– О, дайте мне маленькую Англию, где человек свободно распоряжается своим умом, а его дом – его крепость. И тот, кто коснется хоть одного волоса у него на голове или попробует прийти в дом без приглашения, пусть знает – дверь захлопнут прямо у него перед носом!
Зрители дружно рассмеялись, дамы замахали своими платочками, а джентльмены – шляпами. Розали и Джервас присоединились к ним, их тоже воодушевил этот чувствительный монолог.
Действие завершилось показом «Рыцаря-призрака», драмы в подводном царстве, популярной в прошлом сезоне. Повернувшись к своему спутнику, Розали прошептала:
– Эта пьеса мне до смерти надоела. Сомневаюсь, что сейчас она лучше, чем прошлой осенью. Вы не возражаете, если я вас ненадолго покину? Я хочу поговорить с мистером Гримальди прежде, чем он уедет в Миддлтонз-Хед.
Обновление театра не коснулось знакомых ей мест: узкие, извилистые коридоры были так же темны и грязны, как прежде. Гримальди только что смыл красный и белый грим со своего смуглого лица. Он удивился, увидев Розали.
– Как поживают Мери и маленький Джо? – спросила она, желая узнать, что произошло в его семье за последние дни.
– Оба прекрасно себя чувствуют. Теперь мой сын твердо решил стать актером, и я начал учить его акробатике и мимике. Лично я выбрал бы для него другую профессию, но не буду отрицать – я тщеславен и обрадуюсь, если он повторит мой успех. Еще при жизни моего отца имя Гримальди сделалось синонимом пантомимы, и я не огорчусь, если эта традиция продолжится и в следующем поколении.
Розали вышла из-за кулис, остановившись на минуту, чтобы перемолвиться словом с мистером Уилером. Он стоял на страже у двери и благодушно покуривал трубку.
Джервас ждал ее, и когда он предложил ей немного прогуляться, она охотно согласилась.
Вечер выдался мягким и теплым. Она позволила ему провести ее по свежей траве и дальше по дорожке под фонарями к стоянке карет. Легкий ветерок шевелил верхушки вязов и кудрявые лепестки нарциссов.
– Слышите, как поет соловей? – нежно произнес Джервас. – Я впервые слышу его этой весной. – Говоря в унисон со звонкой птичьей трелью, он добавил: – Идеальное сопровождение для любовной сцены, не правда ли?
Ее сияющие глаза и поднятое кверху лицо выражали желание во всем повиноваться герцогу. Несколько поцелуев под звездным небом вот к чему от всей души стремилась Розали. Неужели об этом нельзя даже мечтать, неужели она опоздала? Его ищущие губы помогли ей забыть, что скоро им суждено расстаться, а в крепких объятьях Джерваса девушка почувствовала себя невесомой и способной воспарить высоко над деревьями.
– Итак, сегодня ночью вы от меня улетите? – прошептал он, прижавшись лицом к ее щеке. – До конца недели в оперном театре перерыв, и вы совершенно свободны. Мы, как Арлекин и Коломбина, можем спрятаться от мира в каком-нибудь тихом, укромном уголке, где нас никто не знает и не станет искать.
Это предложение было куда соблазнительней приглашения мистера Бекмана. Как трудно, как страшно отпускать его, не изведав наслаждения и страсти, которые сулят его глаза и чувственные губы!
– Не надо больше ни о чем спрашивать, Джервас, а не то у меня заболит сердце.
– Ваше сердце для меня дороже всего на свете! – воскликнул он и посмотрел на Розали, словно собираясь сказать что-то еще, но добавил лишь, что следует поскорее вернуться и сесть в карету.
По дороге в Лондон они почти не разговаривали. Розали поняла, что словами уже ничему не помочь, и думала о том, как сложилась бы ее судьба, не будь он герцогом, а она танцовщицей.
Вскоре они добрались до Пентон-стрит. Он помог ей выйти из кареты, и, когда на прощание пожал ей руку, она была абсолютно уверена, что даже теперь должна отказаться от столь соблазнительного приглашения.
Розали опустилась на колени на жесткие, деревянные половицы, держа вместе с другими нимфами в белых платьях свою часть длинной гирлянды цветов. Сегодня вечером она танцевала в кордебалете. В новой постановке о Марсе и Венере была занята только одна солистка.
Арман Вестрис и Фортуната Анджолини, любовники на сцене и в жизни, прыгали и раскачивались прямо перед ней. Миниатюрная фигурка прима-балерины повторяла движения своего сильного и умелого партнера, а ее хорошенькое личико красноречиво доказывало, как она наслаждается этой близостью.
Легкая и радостная музыка противоречила подавленному настроению Розали. Со сцены ей была прекрасно видна королевская ложа и сидящие в ней зрители. Принц-регент занял место посередине, рядом со своей новой любовницей, леди Хертфорд, и братом, герцогом Йоркским. За ними сидели два человека, незнакомых девушке, и еще один, которого она знала слишком хорошо, чтобы не тревожиться. Несомненно, присутствие в ложе герцога Солуэя лишний раз подтвердит слухи, что принц-регент уже выбрал мужа для принцессы Шарлотты.
Даже преданность любимому искусству не могла помочь Розали забыть знатного дворянина, которого она продолжала любить. Очевидно, она навеки потеряла его. Она напрягла все силы, стараясь выглядеть беззаботной и улыбаться, когда ее хорошо натренированное тело онемело и налилось свинцовой тяжестью от отчаяния и душевной боли.
Стой рядом, я молю, не уходи.
Постой и не скрывайся, погоди.
Уильям Вордсворт
Розали стояла в кулисах и наслаждалась величественным зрелищем страданий покинутой и рыдающей Фьордиджили. Как жаль, что знатная публика не любит бывать на бенефисах, думала она, ведь эта новая постановка «Cosi Fan Tutti»[55] – одна из лучших в сезоне.
Когда Тереза Бертинотти-Радикати исполняла трагедийные роли, критики отзывались о ней насмешливо и неодобрительно и непременно сравнивали с мадам Каталани, но, по мнению Розали, ее последнее выступление должно было прийтись им по вкусу. Голос певицы вполне подходил для комической оперы Моцарта, но даже в ней она отказалась от двух бравурных арий, сочтя их слишком трудными.
Синьор Нальди выступил в buffo роли дона Альфонсо с присущим ему мастерством. Девушка восхищалась его вокальными способностями, и успех певца ее от души порадовал. Все знали, что он терпеть не мог Францию и французов, однако прекрасно относился к Розали, а его жена, бывшая балерина, была хорошо знакома с Дельфиной де Барант. Известный тенор Трамеццани с его мужественным обликом и благородными манерами казался просто созданным для романтической роли Гульельмо, а синьор Кавини спел страстные арии Феррандо так, что многие чуть не плакали. Его темпераментная и легкомысленная жена отлично справилась с партией разбитной служанки Деспины, а меццо-сопрано мадам Коллини украсила этот ансамбль исполнением Дорабеллы.
