Спустя мгновение во дворе наступила такая страшная тишина, что было слышно, как где-то вдали все еще слышится стук копыт мчащегося коня.
На земле у подножия лестницы лежала рыжеволосая красавица с широко раскрытыми глазами. На ее быстро холодеющее лицо тихо опускались легкие снежинки, словно спеша укрыть женщину снежным саваном.
Тяжело было боярину подниматься вверх на высокое крыльцо, еще тяжелее было спускаться. Уцепившись за резные перила, ощущая их мертвый холод, Блюд медленно сполз по лестнице вниз. Упав на колени, он дрожащими руками приподнял голову дочери, всмотрелся. Красивое лицо Руты стало пепельно-серым. А из уголка рта потекла черная струйка густой жидкости… Смешиваясь со снегом, она становилась ало-красной.
— Рута! Доченька моя… О Боже! я не хотел!.. Прости… прости меня! Бог воздает нам по делам нашим… Пожелал, видно, Господь, чтобы до конца жизни я вспоминал о Павлине… в наказание мне он наградил тебя пороками проклятой гречанки… завистью, сластолюбием, жестокостью… Ты — мое Божье наказание за грехи мои… Гореть мне за них в ужасном огне…
Он говорил с мертвой дочерью, как с живой, хотя понимал, что она уже никогда ничего не услышит. Рыдая, боярин вглядывался в лицо Руты, потом крепко прижался щекой к остывшей щеке дочери. Он нежно баюкал ее, словно спящего ребенка…
Боярыня, замершая возле ворот, не сразу поняла, что произошло ужасное. Слуги, сгрудившиеся во дворе возле лестницы, заслоняли от нее мужа. В груди гулко стучало сердце, словно предвещая беду. Хотелось, чтобы все обернулось страшным сном, чтобы время повернулось вспять… Медленно, очень медленно боярыня Орина стала двигаться к толпе. Слуги сами расступались перед ней, молча, понурившись…
Перед ней неясно, словно в тумане, возник муж. Он отчего-то сидел на земле, и Рута ласково прижалась к нему, как в далеком детстве. Она не спорила с отцом, не вырывалась, хотя на лице ее застыла злоба. Нет, не злоба, скорее — пустота и отрешенность. Мгновение боярыня рассматривала эти две фигуры в изумлении. А затем вздрогнула, руки взметнулись к небу, и раздался пронзительный вопль… Боярыня упала на землю, к дочери… Пальцы лихорадочно гладили шелковую ткань нарядного платья. Безудержные рыдания готовились разорвать сердце… Горе матери было безутешным, и женщина не заметила, как замерло сведенное судорогой лицо мужа. Глаза обратились к небесам, из которых к нему скользнул невидимый всем прочим луч света, и боярин, запрокинув голову, медленно опрокинулся навзничь. Его душа устремилась к этому свету…
От Днепра несся холодный северный ветер, гнал высокую волну на берег, разбивал кромку льда в хрустальную пыль и вздымал вихри над замерзшей землей. Из низких темных туч, плывших по вечернему небу, лил дождь и сыпал снег. Луна укуталась в облако из небесной пряжи и не смотрит, а жмурится. С каждым часом вьюжилось все сильнее, небо смешалось с землей. Мокрый снег сечет лицо. Промозглая стужа кусает щеки и носы, ищет места, чтобы пробраться к желанному теплу. В такую пору каждому не по себе, каждый ищет теплого уголка.
Только Купава не могла вернуться в свой дом. Превозмогая непогоду, сильный конь вынес ее за город и помчался прочь от города по наезженной дороге, над которой уже кружился снег, покрывая путь белым саваном. В памяти девушки всплыла далекая ночь, когда она точно так же пыталась скрыться от сестры-злодейки и ее полюбовника и попала в руки к разбойникам. Было чему ужасаться — леса по-прежнему полны лихих людей, а Купава теперь не одна. Замерзшими руками она держала у своей груди маленького сына, старательно укрывая его от снега и дождя теплым мехом, который набросила ей на плечи матушка. И потому разгулявшаяся вьюга даже радовала Купаву — вряд ли кому захочется в такую непогоду выползать из берлоги в поисках добычи. Нет, пока что ей не стоит опасаться ни диких зверей, ни двуногих хищников. Прочь, подальше от родимого дома!
Поразмыслив, Купава решила, что вряд ли найдет защиту в тереме Предславы. Княжна даже собой сейчас не распоряжается. Того и гляди братец окаянный подарит Предславу тестю своему. Болеслав польский вряд ли простил княжне отказ давний стать его женой. Нет, в Спас-Берестове вряд ли можно спасение и защиту найти. Девушка бесстрашно направила коня прочь от Вышгорода, не зная, куда вынесет ее буланый. Что ж, свет не без добрых людей, кто-нибудь обязательно поможет одинокой страннице.
Ближе к утру вьюга прекратилась, а мороз усилился. Жалея коня и понимая, что без его помощи они с сыном пропадут, Купава давно уже позволила жеребцу сбавить шаг. Когда же дорога сделала крюк и повернула к Днепру, девушка и вовсе приостановила коня на высоком холме над рекой, чтобы оглядеться.
В темном небе висели крупные звезды, отражаясь в ледяных водах Днепра. А вокруг, на сколько хватало взора, и на левом берегу, и на правом, горели костры, а подле них, бряцая оружием, расхаживали воины. Усталость и холод в теле Купавы мгновенно закричали наперебой, уговаривая девушку поспешить на берег, к людям, к желанному теплу.
Но Купава повернула коня прочь. Смерть ходила там, на берегах Днепра, где над небосклоном мерцали большие яркие звезды. Судьба занесла девушку в места, где готовилась страшная битва. Из дальних краев сюда пришли воины Ярослава, и, конечно же, в одном из теплых шатров находится Коснятин, друг милый, друг единственный, кто остался в живых, и единственный, кто мог помочь Купаве. Да только как узнать — на каком берегу стоят войска новгородцев? Нет, придется уехать отсюда, подальше от места, где вскоре прольются реки крови.
Купава осторожно распахнула на груди мех, чтобы взглянуть в личико сына. Уж больно тихо он вел себя, не дай Бог, замерзнет, уснет вечным сном… Но все обстояло благополучно — малыш сладко посапывал, а его толстенькие щеки слегка румянились. Не зря Гуннар гордился ребенком, которого считал своим сыном, поистине — в мир пришел будущий воин, которому все было нипочем — ни тяжелая дорога, ни непогода, и спал он сном богатыря.
Девушка заставила коня повернуть прочь от берега и отправиться дальше по дороге, ведущей невесть куда. Мирный шаг жеребца, тепло, идущее от его тела, усталость и бессонная ночь, бесконечная дорога и темные ветви деревьев неожиданно опустили на веки девушки сонную дрему. Прижимая к себе сына, Купава то погружалась во мрак забытья, то вздрагивала от привидевшегося ужаса и резко пробуждалась.
Ей казалось, что она бредет по какому-то огромному, бесконечному коридору. Вокруг нее взметнулись ввысь огромнейшие деревья, их ветви угрожающе раскачиваются, где-то рядом кричат совы, предвестницы несчастья, и летают огромные летучие мыши. Купава чувствует себя затравленным зверьком. Сердце бешено колотится в груди, хочется ускорить шаг, поскорее вырваться из этого кошмарного леса, Но тяжелые оковы держат ее ноги.
