Ознакомительная версия.
Александра Лезвицкая оказалась именно такой, какой ее описывал Петр: «баварской килькой». Анна еще помнила, как смеялась, услышав это прозвание, но оно на удивление соответствовало действительности. Княжна была высокой, очень худой, с бесцветными, уложенными в гладкий узел волосами и такими же бесцветными, не то серыми, не то водянисто-голубыми глазами, довольно большими, но ничего не выражающими. Платье на ней было того же скромного серого цвета, как на Анне, но это был гладкий шелк, самая модная ткань сезона, а подобранные в тон браслеты с аметистами и желтоватые брюссельские кружева говорили о том, что вкус Лезвицкой довольно неплох. При появлении Анны она встала и ровным голосом спросила:
– Графиня Грешнева, надо полагать?
Анна, которую графиней не называли с институтских времен, автоматически кивнула и, призвав на помощь манеры, пригласила:
– Садитесь, княжна.
– Благодарю вас, я спешу, – сухо ответила Лезвицкая, стоя прямо перед Анной и прямо, почти бесцеремонно, разглядывая ее. Глядя в эти блеклые глаза, Анна подумала, что княжна выглядит старше ее, хотя, скорее всего, они ровесницы.
– Что же вам угодно?
– Я приехала говорить о Петре, – так же спокойно сказала Лезвицкая. Помолчав немного и пристально глядя в изумленное лицо Анны, она спросила: – Вам известно, что третьего дня состоялась наша помолвка?
С этой минуты волнение полностью оставило Анну. Голова стала холодной и ясной, недавнюю сонливость словно сняло рукой, и улыбка, с которой она посмотрела на княжну, далась ей без всяких усилий. Не напрасно же она каждый день вот уже седьмой год ждала подобного известия, не напрасно готовилась к нему. Вот только сердце оказалось застигнутым врасплох и несколько раз сильно, болезненно сжалось. Анна незаметно вдохнула в себя как можно больше воздуха и, дождавшись, когда сердце отпустит, сказала:
– Нет, мне об этом ничего не известно.
– Так я и знала, – с досадливой гримасой сказала Лезвицкая. – Легкомыслие этого человека просто пределов не имеет. Верите ли, он уверял меня, что давно расстался с вами, что между вами ничего нет…
– В таком случае, зачем же вы здесь? – холодно спросила Анна.
– Затем, что это неправда, – отрезала княжна. – И я, и вся Москва знает, что он живет с вами постоянно, что бывает с вами в театрах и ресторанах, что… он содержит вас, ваших сестер, ваше загородное имение…
– Имение осенью ушло за долги. – Анна в упор смотрела в прозрачные глаза Лезвицкой. – Брат мой умер, одна из сестер пропала без вести, другая… о Кате вы сами хорошо осведомлены.
– Да, осведомлена, – язвительно подтвердила Лезвицкая. – Москва до сих пор полнится разговорами, у маменьки чуть не случился удар после той отвратительной кражи на Рождество. Надо полагать, что ваша воровка-сестрица…
Анна взяла со скатерти тяжелую бронзовую жабу-чернильницу. Негромким, спокойным голосом предупредила:
– Еще одно слово, княжна, о моей сестре – и я разобью вам голову. Не пошли бог ни вам, ни вашей маменьке пережить хоть половину того, что пришлось на долю Кати. И я не позволю вам оскорблять ее.
Княжна вздрогнула, впервые с начала разговора слегка изменившись в лице. Несколько минут обе женщины молчали. Наконец Анна опустила чернильницу обратно на стол. Резко спросила:
– Так что же вам угодно от меня? Будьте коротки, княжна, и без церемоний.
– Что ж, если без церемоний… – Лезвицкая слегка откинула голову, в ее взгляде снова мелькнула презрительная насмешливость. Коротким движением она положила на стол рядом с бронзовой жабой свой ридикюль.
– Здесь десять тысяч, графиня. Они ваши. Но вы должны пообещать мне, что более никогда не увидитесь с Петром.
Анна долго, пристально смотрела на шелковую сумочку. Затем перевела взгляд на ожидающую ее ответа княжну. Сердце болело как никогда, трудно было дышать, и собственное спокойствие приводило Анну почти в восторг. Никогда прежде она не думала, что сможет так держаться. Но она не могла видеть зеленоватой бледности, залившей ее лицо, и вздрогнула от почти участливого вопроса Лезвицкой:
– Вам дурно, графиня? Присядьте…
– Нет… ничуть. Видимо, вчерашний выбор вина был не очень удачным. – Анна незаметно перевела дух. Глядя на княжну, негромко, без издевки спросила:
– Стало быть, вы настолько не уверены в себе?
– Я не могу быть в себе уверена, – бесстрастно сообщила та. – Я каждый день подхожу к зеркалу и вижу там себя. А сейчас я вижу вас. Я убеждена, что даже после женитьбы мой муж будет появляться в этом доме. Да, наш брак состоится по расчету, любить меня Петр не может, но, в конце концов… В конце концов, ничего странного или смешного в этом нет. Но если ваша связь сохранится, обо мне в Москве просто будут рассказывать анекдоты. – Чуть заметно вздохнув, она разгладила край кружева у шеи, некоторое время молчала, глядя через плечо Анны в синеющее окно. Молчала и Анна.
– Право, не понимаю, почему Петр за столько лет не сделал вам предложения, – медленно, словно размышляя, сказала Лезвицкая. – Ведь вы, несмотря ни на что, одного с ним круга, у вас есть имя, это совсем не то, что жениться на хористках или собственных горничных. Конечно, это несколько фраппировало бы общество, вас навряд ли приняли бы в свете, но…
– Этих «но» слишком много, княжна. – Анна вдруг почувствовала, что силы оставляют ее. Мучительно заболела голова, и она украдкой оперлась рукой о край стола. – Вы и я знаем Петра, он не тот человек, который смог бы из-за женщины… – Она пожала плечами. – Видите, ведь даже сейчас он предоставил принять окончательное решение нам с вами… Впрочем, оставим этот разговор, он бессмыслен. Я… принимаю ваше предложение. И сделаю все, что в моих силах, чтобы Петр больше не появлялся здесь. В противном случае деньги будут вам возвращены.
– Мне бы очень не хотелось этого противного случая, – ровно заметила Лезвицкая.
– Мне также. – Анна наконец сумела улыбнуться: прямо в лицо княжне, широко и почти нагло. – Я, как вы, вероятно, наслышаны, испытываю постоянную нужду в деньгах.
– Вы, однако, совсем испорчены. – Княжна повернулась, чтобы уйти. – А ведь на какой-то миг мне показалось…
– О да, вам показалось, – заверила Анна, светски провожая гостью до дверей гостиной. – Та жизнь, которую я вела, не склоняет к нравственности поступков. Впрочем, теперь вы можете спокойно обо мне забыть. Надеюсь, больше мы не увидимся. Оревуар, княжна.
Лезвицкая обернулась, взглянув на Анну в упор. Казалось, княжна хочет сказать что-то еще, но, помедлив, она опустила глаза, сухо сказала: «Прощайте» – и вышла. Черный шелковый ридикюль остался лежать на скатерти. Анна села за стол, открыла сумочку, вытащила и пересчитала деньги. Затем, не убирая их, приподняла край скатерти, достала несколько листов веленевой бумаги, придвинула к себе чернильницу. С минуту думала, глядя в окно и покусывая перо. Чернильные пятна испачкали ей щеку; не заметив этого, Анна прерывисто вздохнула, склонила голову и принялась быстро, небрежно писать. Она хорошо знала Петра. Знала его нелюбовь к долгим серьезным разговорам, к сценам и слезам, ко всему тому, что казалось ему безмерно скучным и отравляющим жизнь. И знала, что он будет благодарен своей любовнице за то, что она избавит его от последнего разговора. О чем им было говорить теперь?..
Ознакомительная версия.
