— А чем вы занимались, когда были мальчишкой? — спросил как-то вечером Джон, грея ноги возле жарко пылающего огня в очаге.
В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание пламени. Изобел подняла глаза от чаши с медом. Все ожидали ответа Тристана, но тот молчал, уставившись в пустоту. Казалось, мысли его витают далеко.
— Вы и тогда любили озорничать? — не отставал Джон. — Наверное, попадали во всевозможные передряги?
Вопрос мальчика вывел Тристана из задумчивости, лицо его снова озарилось улыбкой.
— Крайне редко. В детстве я был больше похож на тебя, чем на Тамаса. Вдобавок моя матушка не потерпела бы, если бы мы с братьями отвешивали друг другу тумаки подобно моим кузенам.
— Тогда как вы проводили время? — поинтересовался Патрик, подбрасывая в огонь поленья.
— Читал книги и тренировался…
— Значит, вы умеете читать? — восторженно воскликнул Джон.
Когда Тристан кивнул в ответ, мальчик придвинулся ближе.
— А какие книги вы читали?
Изобел заметила, как Тристан беспокойно заерзал в кресле. Он выглядел смущенным, впервые стой минуты, как занял место у очага.
— Главным образом сочинения Гальфрида Монмутского,[6] Чосера и сэра Томаса Мэлори.
Джон недоуменно нахмурился:
— А о чем они писали?
— О рыцарях, — тихо произнес Тристан.
Он задержал взгляд на лице Изобел, и когда отвел глаза, тепло улыбнувшись Джону, она испытала укол сожаления.
— О рыцарских странствиях, о верной любви и о подвигах во имя чести, — добавил он.
— Расскажите нам одну из этих историй, — попросил Джон.
С едва заметной неохотой Тристан поведал ему историю под названием «Легенда о рыцаре», насколько смог ее припомнить. Повесть о двух героях, благородных рыцарях, служивших возвышенным идеалам своей эпохи. Джон смеялся над изящными словами, которыми Тристан описывал прекрасную деву Эмели, чьей благосклонности добивались двое рыцарей. Горец говорил о рыцарской чести, а Изобел слушала, очарованная страстностью в его голосе и жарким огнем в глазах. «Как странно, что тот, кто в детстве столь высоко чтил благородные законы рыцарства, став взрослым мужчиной, превратился в завзятого ловеласа, — подумала Изобел. — Какая же часть его существа подлинная?»
— Ну-ка быстро в постель, — мягко скомандовал братьям Патрик час спустя, когда рассказ Тристана подошел к концу. — Уже поздно.
— Но мы только…
— Джон, — произнес Патрик, не поднимая головы от шахматной доски, где разыгрывал партию с Камероном.
Джон с Лахланом мгновенно подхватили башмаки и отправились в постель, поцеловав по дороге Изобел.
В гостиной воцарилась тишина, словно в городе, пораженном чумой. Почувствовав на себе взгляд Тристана, Изобел поняла, что горец собирается что-то сказать и ей придется ответить. Она все еще сердилась на него из-за Тамаса, ей не хотелось разговаривать. Вдобавок молчать было безопаснее. Изобел не могла позволить себе увлечься горцем, ведь она столько лет ненавидела одно только его имя. К тому же она не знала, кто этот человек на самом деле — повеса или рыцарь.
— Изобел…
Она вскочила на ноги, уколов палец иголкой.
— Я тоже отправляюсь в постель. Доброй ночи.
— В таком случае позвольте мне проводить вас до дверей вашей комнаты, — дерзко предложил Тристан.
Изобел замерла, стоя спиной к горцу. Холод прокрался по ее плечам, когда Макгрегор прошел мимо нее к двери и взялся за ручку.
«О, да он храбр, этот упрямый болван». Изобел ожидала взрыва возмущения, но ни один из ее братьев не произнес ни слова. Сжав руки в кулаки, она бросилась прочь из комнаты.
— Вам известно, что я не желаю с вами разговаривать, — выпалила она, оказавшись в холле наедине с горцем.
— О да, кажется, вы ясно дали мне это понять.
— Видимо, недостаточно ясно.
Подхватив юбки, Изобел направилась к лестнице.
— Вы сердитесь на меня из-за Тамаса? — спросил Тристан, следуя за ней.
— С чего бы вдруг? Погодите, наверно, из-за муравьев, которых вы запустили ему в постель? Или из-за мышей и пауков? А может, мне захочется выцарапать вам глаза, оттого что вы явились к моему брату среди ночи с выбеленным лицом и напугали: бедняжка спросонья решил, что к нему явился ангел смерти.
— Тамас считает себя неустрашимым.
Тристан улыбнулся, вспомнив ночную сцену в спальне Тамаса.
Изобел метнула на него гневный взгляд.
— И вы задались целью доказать ему, что это не так. Вы говорили, что не похожи на свою родню, но я вижу перед собой мужчину, который жаждет отомстить ребенку.
Изобел надеялась увидеть в глазах Тристана проблеск вины или, возможно, тень сомнения — так ли уж верна его тактика, — но горец остался невозмутим и холодно заметил:
— Тогда закройте глаза и позвольте мне спасти вашему брату жизнь, прежде чем он превратится во второго Алекса и повиснет жерновом у вас на шее.
Изобел резко повернулась и взялась за перила, не желая слушать рассуждения Тристана. Горец остановил ее, обняв рукой за талию. Его теплое дыхание коснулось ее затылка, и гнев ее улетучился, в животе возникло странное щекочущее чувство. Тристан как-то сказал, что восхищен ее непреклонной ненавистью к нему, но Изобел вовсе не испытывала неприязни. Когда же это случилось? Исчезла даже злость. Изобел уже не сердилась на Тристана всерьез за его издевательства над Тамасом. Теперь, заключенная в кольце его рук, она знала, что избегает его, потому что боится. Боится, что не сможет противиться его власти…
— Когда же вы начнете доверять мне, Изобел?
— Никогда.
Тристан повернул Изобел к себе лицом. Их тела, тесно прижатые друг к другу, обдало жаром. Изобел отшатнулась, выгнув спину, испуганная этой близостью и еще больше — безрассудным желанием отбросить осторожность. Горец наклонился к ней, не выпуская ее из объятий. Его отчаянный умоляющий взгляд мгновенно разрушил броню, которой окружила себя Изобел.
— Хорошо, но только не избегайте меня. Я предпочел бы слышать, как вы браните меня день-деньской, чем видеть, как вы притворяетесь, будто не замечаете меня.
Боже милостивый, чье это сердце так яростно колотится — ее или его? Как может дикарь говорить так красноречиво, так смиренно? И разве способен он причинить ей зло, если с самого начала, еще в Уайтхолле, старался защитить ее от любой угрозы? Разве он не сохранил жизнь Алексу? Нет, он не такой, как его родичи. Он не может походить на них.
Тристан склонился над ней, и Изобел закрыла глаза, отдаваясь упоительным воспоминаниям о его поцелуях.
Губы Тристана коснулись ее горла, он вдохнул ее запах с жадной требовательностью любовника, словно уже обладал ею. Изобел пронзила дрожь, ее пылающие губы искали губы горца. Неужели это она задыхается и трепещет в объятиях Макгрегора? Но Изобел было уже все равно. Обхватив ладонями лицо Тристана, она притянула его к себе и с глухим стоном прижалась губами к его губам.
