— А как насчет вашего сердца? — тихо отозвалась Изобел, отворачиваясь и пряча глаза. — Оно тоже принадлежит вашей семье?
Что сказать, если любой ответ навлечет на него ненависть и презрение Изобел? И Тристан решил сказать правду.
— Я знаю, мне следовало бы хранить верность семье, но прежде всего я верен своим убеждениям.
— И в чем заключаются ваши убеждения?
Тристан нежно взял Изобел за подбородок, заставляя поднять голову и встретить его взгляд.
— Скажите мне, что хотите, чтобы я пробыл здесь чуть дольше…
Его лицо почти касалось лица Изобел. Их дыхание смешалось. Пальцы Тристана скользнули по ее горлу, где трепетала синяя жилка, и обхватили затылок.
— … и я обещаю рассказать вам о том, во что верю.
Он завладел ее губами с мучительной нежностью, хотя его разрывало желание схватить Изобел в объятия, прижать к стене и овладеть ею на месте. Обняв Изобел за талию, он приник губами к ее губам. Его терзала уже не нежность, а исступленная жажда. Его язык проник во влажную глубину ее рта, и Изобел обвила руками его шею, отвечая на поцелуй с той же страстью. Ее тело, мягкое, податливое, припало к нему, и Тристана словно окатило огненной волной. Благо теперь его плоть защищал не один лишь плед, обернутый вокруг бедер. Ему хотелось большего, чем просто победы над Изобел. Но ее жаркие губы, ее страстные поцелуи сводили его с ума. Не в силах сдержать бурлившее в нем чувство, Тристан прижался к Изобел бедрами, давая ей ощутить всю силу своего желания.
Изобел глухо вскрикнула, и Тристан едва справился с собой. Нет, он не мог овладеть ею в случайном порыве. Это было бы недостойно. Она заслуживала иного.
Призвав на помощь всю свою волю, Тристан, возможно впервые в жизни, сумел укротить себя. Он прервал поцелуй и отстранился:
— Простите меня.
Изобел, обессиленная, задыхающаяся, пошатнулась, припала к стене.
— Вот уже в третий раз вы целуете меня, а после извиняетесь, — прошептала она, прижимая ладони к пылающим щекам.
При виде ее глаз, затуманенных страстью, Тристан испытал мучительное желание подхватить ее на руки, отнести в спальню и сделать своей — медленно, нежно, наслаждаясь каждой минутой близости, чтобы потом увидеть, как она заснет в его объятиях.
Тристан улыбнулся, надеясь, что у него хватит стойкости, и отступил на шаг.
— Я не ошибся в вас, Изобел. Вы уже сделали меня лучше.
Жаркие лучи полуденного солнца, прогнав остатки весенней прохлады, приятно согревали кожу Изобел. Опустившись на колени, она склонилась над грядкой. Мгновение спустя она выпрямилась и оглядела содержимое стоявшей на траве корзинки, раздумывая, что бы еще сорвать для салата. Зелень сельдерея, водяника, петрушка, фиалка душистая… сорванные украдкой поцелуи. Она вытерла лоб тыльной стороной ладони, стараясь прогнать от себя мысли о Тристане, о его руках, сжимавших ее в объятиях, о его жарких губах, о страстных касаниях его языка, о его распаленной желанием плоти… Изобел закашлялась и смущенно огляделась, в ужасе от своих мыслей. Взгляд ее тотчас нашел Тристана. Горец стоял рядом с Патриком, держа перед собой клинок. Макгрегор давал братьям первый урок боя на мечах. Как могло случиться, что она снова позволила Тристану поцеловать ее? Горец бросился к невидимому противнику и сделал выпад, рубанув клинком воздух. Не в силах отвести глаз, Изобел заворожено следила за игрой мускулов под его тесными бриджами. Ее изумила скорость его движений и исключительное терпение: Джон дважды ронял тяжелый меч, но Тристан лишь улыбался, объясняя мальчику его промахи. Он легко мог обратить оружие против Фергюссонов и изрубить их в куски, мстя за смерть любимого дяди, но Тристан предпочел научить братьев защитить себя. О, разве могла она устоять перед ним? Да и какая женщина смогла бы? Боже праведный, она обречена. Какая жалкая судьба ее ждет!
Изобел горестно вздохнула, чувствуя себя глубоко несчастной. В это мгновение Тристан поднял голову и весело подмигнул ей, отчего щеки ее запылали румянцем. Изобел поспешно отвернулась, проклиная свое глупое сердце. Неужели она и впрямь поверила, что такой мужчина, как Тристан, способен ею заинтересоваться? Она смущенно провела рукой по волосам. По утрам ей вечно не хватало времени заплести косы как следует, вдобавок она стеснялась их цвета. Мягкое сияние льняных локонов или горделивый блеск прядей цвета эбенового дерева скорее привлечет мужчину, чем нелепая рыжина осенней тыквы.
Изобел с досадой потерла пальцем нос. Будь прокляты эти веснушки! Ну почему ей не досталась такая же безупречная белая кожа, как у Патрика или Алекса?
Глаза ее снова отыскали стройную фигуру горца. Что за чертовщина! Изобел посмотрела на испачканные землей руки и поняла, что лицо ее такое же чумазое. Проклятие, будто мало ей веснушек!
Тристан стоял рядом с Лахланом и смеялся, отбросив назад густую гриву темных, с золотистым отливом волос. Казалось, он прожил в их доме всю свою жизнь. Изобел смотрела на него не отрываясь. Ну почему он принадлежит к проклятому роду Макгрегоров? Если бы ей удалось покорить ветреное сердце Тристана, она наслаждалась бы его поцелуями до конца своих дней. Но пусть даже он говорит правду и лишь ей одной готов открыть свою душу, Патрик и Макгрегоры ни за что не позволят им быть вместе.
«И все же каков он, этот никому не ведомый Тристан? Загадочный незнакомец, скрывающий свою душу? — подумала Изобел, глядя, как горец растирает раненое плечо. — А впрочем, это не имеет значения».
Она поднялась на ноги. Нужно увязывать сено и строго хранить тайну.
После ужина Изобел и братья перешли в гостиную, пригласив Тристана присоединиться к ним. Они собирались обсудить происшествие с Тамасом и убедиться, что, пока горец останется в доме, ничего подобного больше не случится.
Время шло, а Патрик все не заводил разговор о Тамасе — ему явно не хотелось бранить Тристана после того, что тот сделал для семьи. В конце концов, брат не слишком серьезно пострадал. Однако поговорить следовало. Тристан должен был понять, что Тамас всего лишь дитя.
Когда Изобел, потеряв терпение, первой затронула опасную тему, Патрик, к ее удивлению, переметнулся в лагерь противника.
— Тамас уже не ребенок, Бел.
— Патрик! — возмущенно воскликнула Изобел. — Ему всего одиннадцать!
— Этого достаточно, чтобы уметь отличать дурное от хорошего, — заметил Камерон, сидевший поодаль за шахматным столом. Побив коня Лахлана, он поднял глаза на сестру.
— Думаю, Тамас заслужил, чтобы ему подбросили колючки в постель. — Джон, удобно расположившийся на полу возле камина, улыбнулся Тристану.
