— Прошу сюда, — повел он Факса небольшим коридором, окончившимся лестницей. — Сюда, — пошли они по лестнице и поднялись на второй этаж флигеля. — Теперь, сюда, — открыл перед Факсом двери камердинер, пропуская его в небольшую гостиную розового цвета. Сам слуга прошел в боковые двери — верно, для доклада гофмейстерине о приезде доктора. Через минуту-другую камердинер вернулся и с поклоном раскрыл перед Факсом двери:
— Вас ожидают.
Альберт учтиво кивнул камердинеру, прошел в двери и оказался в покоях гофмейстерины. Оне возлежали на постели со страдающей миной на весьма привлекательном лице. Дамой гофмейстерина была довольно крупной, с выдающимися формами, и Факс тотчас почувствовал в своей груди знакомое томление, — как и все малорослые мужчины, он испытывал слабость к большим женщинам и млел только от одного их присутствия. Кажется, больная заметила это, и на ее страдающем лице промелькнуло выражение удовлетворения и симпатии к вошедшему доктору. Впрочем, ничего удивительного. Ведь все мы симпатизируем тем, кому симпатичны сами, не правда ли?
Две девушки-служанки, находящиеся возле постели больной, при входе Факса сделали книксен. Альберт галантно поклонился вначале гофмейстерине, кивнул служанкам и произнес, глядя прямо в темно-карие глаза придворной дамы:
— Доктор Факс к вашим услугам.
— Я полагала вас немного старше, — произнесла гофмейстерина голосом, в коем слышались нотки страдания, но отнюдь не разочарования.
— Я тоже, — сделикатничал Факс и ничуть не покривил душой: тридцатичетырехлетняя гофмейстерина фон Зальц, несмотря на страдающий вид, выглядела не более чем на тридцать три года.
— Благодарю вас, — не без приятности в голосе произнесла Мария Тереза и указала на стул подле себя. — Садитесь.
Факс присел на краешек стула и поставил саквояж на колени.
— Итак, что произошло? — деловито полюбопытствовал он.
— Все весьма банально, — с иронией произнесла Мария Тереза. — Мне захотелось проехаться верхом, лошадь вдруг заупрямилась и сбросила меня. Кажется, я вывихнула ногу, и еще у меня болит вот здесь, — указала она себе чуть пониже правой груди.
— Понятно, — раздумчиво произнес Факс. — Однако с вашей стороны было крайне опрометчиво пускаться в вояж без врача.
— Врач был, — немного виновато, словно оправдываясь, произнесла Мария Тереза, — но я была вынуждена уволить его за… неподобающее поведение.
Краем глаза Альберт заметил, что лицо одной из служанок покрылось пунцовым румянцем. В подробности он вдаваться не стал. Первым делом он осмотрел ногу гофмейстерины. Место между ступней и щиколоткой распухло и при трогании его причиняло Марии Терезе сильную боль. Она даже вскрикнула, когда он прощупывал сустав на предмет вывиха. Похоже, вывих действительно имел место. Затем Факс принялся за осмотр ушиба под самой грудью придворной дамы. Когда она до половины оголила правую грудь, и Альберт принялся ощупывать припухшее покраснение, гофмейстерина чуть смущенно произнесла:
— Я, конечно, причиняю вам, доктор, некоторое беспокойство, но мне и самой неловко от обстоятельств, в которые я, как женщина, вынуждена ввести вас…
— О каких таких обстоятельствах вы говорите? — посмотрел на нее Факс, подпустив как можно более строгости в свой взгляд. — Ваша неловкость совершенно напрасна. В нашей с вами ситуации нет ни женщины, ни мужчины, но есть врач и пициэнт. И только, — добавил он, уже легитимно переводя взор на полуприкрытую грудь.
В глазах Марии Терезы промелькнула смешинка, и она, как бы дернувшись от боли, оголила всю грудь. И грудь была великолепна. Большая, идеальной формы и упругая на вид, она словно призывала одарить ее лаской и сама обещала ласку и негу, и темный сосок, дерзновенно восставший на вершине груди, нахально взывал к немедленному к ней прикосновению.
Факс и прикоснулся. Нечаянно. По крайней мере, так было подано им самим и воспринято гофмейстериной. На сем врачебный досмотр был закончен, и оглашено докторское резюме:
— Как вы и предполагали, госпожа гофмейстерина, — начал Факс тоном бывалого лекаря, — вывих ступни, действительно имеет место быть. Для лечения сего назначаю вам холодные ванны для ноги и примочки, разжижающие скипевшуюся кровь и телесные соки. Суть сих примочек: холодная вода, уксус, виноградное вино, французская водка, винный спирт и увар из хины. Если чего-то не имеется в наличии, велите вашим слугам немедленно купить все недостающие компоненты в ближайшей аптеке. Примочки я изготовлю. Что же касается ушиба под грудью, — Факс задумчиво потер пальцами висок и с тревогой посмотрел на Марию Терезу, — то все складывается к тому, что у вас скорее всего сломано ребро…
— Ах! — воскликнула бедная женщина и с невыразимой мольбой посмотрела на Факса. — Надеюсь, доктор, вы не оставите меня в моем положении?
— Мой врачебный долг не дозволит оставить вас в таком болезненном состоянии, — твердо заверил ее Факс тоном, не позволяющим даже усомниться, что при необходимости он, не раздумывая и не колеблясь, положит под нож гильотины свою голову вместо головы гофмейстерины. К тому же молодой доктор явно чувствовал ниточку взаимной симпатии, завязавшуюся между ним и Марией Терезой, которая, возможно, могла привести к дружбе, коя в свою очередь приводит к более тесным сношениям между мужчиной и женщиной. А тесных сношений с Марией Терезой Альберту Факсу сильно хотелось. К тому же он чувствовал себя человеком, уже близким к гофмейстерине. Ведь лицезрение интимных мест у одного человека другим, согласитесь, как-то сближает.
Через час Альберт, имеющий опыт во врачевании вывихов, уже ставил хинную примочку на ногу Марии Терезе и ловил на себе ее благодарственные взгляды. Компрессам же, излечивающим переломы и раздробления членов, его научил незабвенный наставник и учитель и некоторым образом родственник профессор Блюменбах. Арквебузада Блюменбаха была лучшим и испытанным лекарствием при переломах; ею Факс излечил сломанную ногу молочника Йозефа Корнейчука, ею же поставил на ноги престарелого барона Виельготта, коего переехал покойницкий катафалк. Оной же арквебузадой, составленной с чрезвычайным соблюдением таинственности, из воды, перегнанной из щавеля, чистейшего винного спирта, сахара и купоросу, Факс и принялся лечить сломанное ребро гофмейстерины, перед каждым новым компрессом смачивая припухлость свинцовою водою.
Его желание тесных сношений с Марией Терезой сбылось между снятием третьего и поставлением четвертого по счету компрессов, когда сломанное ребро уже не причиняло гофмейстерине особой боли. Когда Факс отнял компресс и принялся протирать припухлое место свинцовою водою, он вдруг почувствовал прикосновение к своей голове пальцев Марии Терезы. Они стали нежно перебирать его светлые курчавые волосы, и он замер, уставившись на мгновенно отвердевший прямо на его глазах сосок, похожий на замеревшего часового, увидевшего прямо на него идущего прохожего и готового дать немедленный отпор. «Стой, кто идет?» — как бы говорил сей часовой. Альберт поднял свои голубые глаза на гофмейстерину, встретился с ее затуманенным взором и понял, что никакого отпора не будет. Он поймал губами ласкающую его волосы ладонь и нежно поцеловал ее в самую серединку. Затем принялся страстно целовать щеки, лоб и губы придворной дамы и, наконец, обвил губами твердый сосок. Мария Тереза издала тихий стон и обеими руками прижала к себе Факса. Альберт, лаская одной рукою ее грудь, заскользил другой рукою по ее животу, протиснул ее под пояс панталон и положил ладонь на завитки волос. Кровь горячей волной прихлынула к его голове, когда Мария Тереза сама раздвинула ноги, пропуская его ладонь дальше, к повлажневшим лепесткам вместилища. А через минуту полные ноги гофмейстерины уже обвивали оголенные ягодицы Факса, и он бился над ее телом, как какой-нибудь пойманный в сачок подалириус или махаон.
