Мускулы на руках молодого человека напряглись под тканью рубашки, когда он потянулся к балке. Довольно крепкий парень. А его волосы… Черные как смоль, они ниспадали на плечи мягкими завитками. Именно так и должен выглядеть грубоватый житель итальянской деревушки.
Абигайль задумалась.
– Прошу прощения, не могли бы вы меня поцеловать?
Молодой человек опустил руки и недоуменно посмотрел на нее.
– Che cosa, signorina?[1]
– Видите ли, когда в двадцать первый день рождения я приняла решение найти себе любовника, мне показалось, что будет разумным проводить поиски на научной основе. В случае с первым любовником невозможно быть слишком разборчивой. – Абигайль одарила конюха обворожительной улыбкой. – Я побеседовала со служанками и экономкой – по понятным причинам расспрашивала лишь женщин, – и они в один голос заявили, что поцелуй должен стать решающим фактором при выборе.
Густые брови молодого человека сошлись на переносице.
– Che cosa? – снова спросил он.
– Я говорю, поцелуй должен стать своего рода проверкой. Мерилом того, насколько искусным окажется мой потенциальный любовник. Ведь по словам моих друзей, именно в первом в поцелуе проявится все: нежность, терпение, чувственность и отношение к партнерше. И знаете? – Абигайль подалась вперед.
– Signorina?
– Они оказались правы! – Абигайль еще раз провела суконкой по спине лошади. – Мне довелось поцеловать двух лакеев и юного Патрика, работающего на конюшне. Так вот разница в стиле и технике оказалась ошеломляющей! Более того, каждый раз я догадывалась, что могу получить, исходя из характера мужчины, и ни разу не ошиблась.
Ошеломленный конюх взял из рук Абигайль суконку.
– Вот я и подумала, что, может быть, вы не откажете в любезности и поцелуете меня, чтобы пополнить копилку. Так вы не против?
Конюх стоял посреди конюшни с суконкой в руках и настороженно смотрел на Абигайль. Фонарь над его головой покачивался, придавая его черным волосам соблазнительный блеск. Одна из лошадей принялась нетерпеливо перебирать ногами и громко фыркнула.
– Поцелуй, – сказала Абигайль. – Un bacio.
Конюх просиял:
– Un bacio! Si, si, signorina.
Он перебросил тряпку через балку, взял Абигайль за плечи и поцеловал ее.
Это был потрясающий поцелуй. Пухлые губы итальянца накрыли ее губы с такой страстью и жадностью, словно он не целовался с девушками на протяжении многих месяцев. От него пахло свежей соломой и лошадьми, а от его дыхания веяло сладковатым ароматом свежеиспеченного хлеба.
Ей просто повезло.
Абигайль ощутила прикосновение языка молодого человека к своему и отстранилась. Горящие желанием глаза итальянца были устремлены на нее.
– Благодарю вас, – сказала она. – Было очень приятно. Подозреваю, девушки сходят от вас с ума.
– Che cosa?
Абигайль выскользнула из объятий молодого конюха и ласково похлопала его по руке.
– Какой вы славный. Поверьте, я навсегда запомню этот поцелуй. Каждый раз, вспоминая этот год, проведенный в Италии, я буду думать о вас и об этой прелестной конюшне. Какое замечательное начало путешествия. Хоть и немного подмоченное. – Абигайль перешла на итальянский язык: – Мне ужасно понравилась кобыла по имени Анжелика. Только следите за тем, чтобы она не кусалась и получала достаточно овса.
– Овса? – Молодой тосканец с облегчением услышал родную, хотя и не совсем правильную речь.
Абигайль подняла упавшую на пол шаль и накинула ее на плечи. Дождь барабанил по крыше, заглушая ее голос.
– Очень досадно, но я не могу здесь задерживаться. Моя сестра и кузина ждут меня. Александра очень расстроится, если от меня будет пахнуть конюшней. Она такая утонченная.
– Вот эта благородная леди… ваша сестра?
– Да. Сама удивляюсь. Она маркиза, хотя ее муж, старый маркиз, умер два года назад. Да упокоит Господь его душу. А еще вы, наверное, видели мою кузину Лилибет. Она графиня, очень красива и добродетельна. Лилибет путешествует с маленьким сыном. Она бы не стала целоваться с джентльменом в конюшне. Нет, ни за что. Впрочем, мне пора.
– Синьорина… неужели я вас больше не увижу? – Голос молодого конюха дрогнул.
– К сожалению, нет. Но ведь вы работаете на постоялом дворе и, должно быть, уже привыкли к подобным рвущим душу расставаниям? – Взгляд Абигайль упал на какой-то предмет, накрытый попонами, стоящий в углу. – Что это?
– Это? – уныло спросил конюх. – Машина, оставленная здесь английским джентльменом.
– Английский джентльмен? Здесь?
– Да, а почему вы удивляетесь? Они приехали незадолго до вас. Три благородных джентльмена. И оставили это… – Голос предал молодого человека, который лишь выразительно взмахнул руками. – Синьорина, вы не останетесь? – взмолился он.
– Нет, нет. – Абигайль подошла к машине. – А что же это все-таки такое?
– Что? Да какое это имеет значение по сравнению с моим разбитым сердцем?
– Боль в сердце утихнет совсем скоро, уверяю вас. Сезон только начался, так что скоро здесь отбоя не будет от путешественников. – Абигайль приподняла край попоны.
Тишину нарушили сдавленные рыдания.
– Так, так, – прошептала Абигайль, – что у нас тут такое?
Герцог Уоллингфорд никогда не был покладистым, а сейчас ему и вовсе хотелось рычать, подобно рассерженному терьеру. Точнее, не терьеру, а огнедышащему дракону. Подобное сравнение герцогу подходило больше.
Мало того, что в поезде, следующем из Парижа в Милан, не нашлось места для его личного автомобиля и им троим пришлось ехать в вагоне первого класса в отвратительной компании, пьющей отвратительный херес. Мало того, что в отеле Флоренции внезапно протекла крыша, и им пришлось посреди ночи переселяться в другой номер, окна которого выходили на улицу. Мало того, что на конечном отрезке пути из Флоренции в замок Святой Агаты начался проливной дождь, размывший мост, и им пришлось остановиться на ночлег в деревенской гостинице, пропахнувшей немытыми телами и дешевым пивом. Так в довершение ко всем свалившимся на них горестям, Господь решил нанести еще один удар. На головы путешественникам свалилась треклятая вдова маркиза Морли с кучей родственников, требующая уступить ей занятые герцогом комнаты.
Маркиза Морли. Уоллингфорд целовался с ней однажды на балконе. У юной дебютантки не хватило ума держаться подальше от человека с такой скандальной репутацией. А может, она просто изображала наивность. Ведь она смотрела на Уоллингфорда с вожделением, совершенно не подобающим девятнадцатилетней девушке.
