Возможно, при встрече она покажется ему совсем иной. Ведь, скорее всего Кэтрин не соответствует тому образу, который сложился у него по письмам. Она вполне может оказаться злобной эгоисткой, неумной и ограниченной. Может тиранить своих слуг. Может быть мотовкой или, наоборот, сквалыгой, в общем, женщиной, которую следует забыть как можно скорее.
Монкриф развернул письмо и перечитал последнюю часть:
«Дорогой, сегодня вечером я молилась о тебе. Пусть тебя овевает лишь теплый ветер, а зима не обожжет морозами.
Пусть твоя пища будет хорошей, и ее будет достаточно. Да пребудешь ты в добром здравии. Да сохранит тебя Господь во всех опасностях войны».
А что, если забыть не удастся? Что, если Кэтрин Дуннан в жизни окажется столь же привлекательной, как и в письмах? Монкрифу казалось, что он ее уже знает, знает те черты ее характера, которые скрыты от посторонних.
Кэтрин раздражала излишняя религиозность, раздражали поучения викария. Интересно, почему те, кто во всеуслышание проповедует преданность Господу, так часто действуют нам на нервы? Наверняка Господу вовсе не по нраву такая демонстративная набожность.
Ей нравится изменчивое небо над Колстин-Холлом, нравятся грозы. В одном из своих писем Монкриф подшутил над Кэтрин, заметив, что женщина, которая так боится темноты, не должна восхищаться бурей.
«Но ведь это разные вещи, – писала ему в ответ Кэтрин. – Буря – это знак, которым Господь показывает свое присутствие, а темнота – это отсутствие света. Разве не верно, что зло чаще действует в темноте, а не во время грозы?»
Шли месяцы, и Монкриф осознал, что чувство, испытываемое им к Кэтрин Дуннан, не просто сострадание и жалость. Ему хотелось прогонять страхи этой женщины ласковым словом, превозносить ее за ум и сообразительность, восхищаться твердостью и стремлением к цели, а больше всего – втянуть ее в некое подобие умственного адюльтера.
Отвечая на письма Кэтрин, Монкрифу следовало бы думать над каждым предложением, каждым высказыванием, стараясь, чтобы они соответствовали личности и, главное, характеру Гарри. Вместо этого Монкриф все больше раскрывал свою собственную душу и мысли, которыми прежде ни с кем не делился. Мистификация имела успех, поскольку брак Кэтрин длился всего месяц до того, как Дуннан вступил в полк и был направлен в Северную Америку.
– Я быстро понял, какую сделал ошибку, – как-то признался Гарри своему командиру. – Никогда не женитесь на богатых наследницах, полковник. За одно только обещание своих денег они желают получить уверения в вашей вечной любви и привязанности.
Однако сам Монкриф вскоре понял, насколько скромно Кэтрин оценивает свое положение. Она почти не упоминала об унаследованном состоянии и гораздо чаще говорила о человеке, чья смерть сделала ее богатой.
«Я так тоскую об отце, – однажды написала она. – С ним было так весело… Даже его письма заставляли меня улыбаться. А сейчас мне кажется, что после его смерти мир стал мрачнее. Иногда я ощущаю его присутствие рядом с собой. Как ни странно, это бывает, когда я пишу тебе. Я оглядываюсь, и мне кажется, что он стоит за спиной и с улыбкой наблюдает за своей дочерью».
Что бы сказал ее умерший отец сейчас?
«Отправляйтесь домой, ваша светлость. Здесь вам не место. В этом доме по-прежнему царит траур и скорбь о том, чего уже никогда не будет».
Пожалуй, именно это и объединяет полковника и Кэтрин. Мечтаниям Монкрифа тоже не дано осуществиться. Как больно теперь вспоминать о надеждах на свидание с отцом и братом! Отец не встретит его у огромных дверей Балидона. Не будет там и Колина. В доме остались лишь призраки и воспоминания. Монкриф никогда не думал, что унаследует его.
Он вообще мало думал о будущем. Выжить сейчас было куда важнее. Однако за прошедшие недели у него вдруг оказалось достаточно времени, чтобы подумать о женщине; на которой он женится, о детях, которые у него родятся. Сейчас именно в этом состоял его долг перед Балидоном и герцогством. Станет ли это простым выполнением еще одной обязанности? За минувшие четырнадцать лет Монкриф так привык неотступно следовать долгу и необходимости…
Мотнув головой, герцог Лаймонд, все еще облаченный в форму Шотландского стрелкового полка, стряхнул с себя задумчивость, вернулся к коню, вскочил в седло и решительно направился по дороге к Колстин-Холлу.
– Она вас не примет, – заявила служанка и хотела закрыть дверь у полковника перед носом.
Монкриф уперся ладонью в деревянную панель.
– Я настаиваю, – твердо произнес Монкриф, раздраженный тем, что девчонка не желает даже переговорить с хозяйкой.
– Она в трауре, сэр, и никого не принимает. Только викария, – подумав, добавила девушка.
– Я служил с ее мужем. Служанка засомневалась:
– Я передам ей, сэр. Она сама решит. – Девушка смерила его взглядом. Примерно так смотрел на Монкрифа в детстве его отец – с осуждением и оценивающе. – Я бы на вашем месте не стала надеяться. Она никого не принимает.
С недовольной миной на лице служанка провела полковника в маленькую гостиную с окнами на запад. Камин не топился, а в долине все еще лежал плотный туман, но в комнате было на удивление тепло. Толстый слой пыли покрывал столик у тахты и полку над камином. Казалось, сюда давно никто не входил, в воздухе витал дух заброшенности, Монкриф обошел комнату по периметру. Стук шагов гулко отдавался на дощатом полу. Вдруг сверху донесся какой-то звук. Неужели идет?
Внезапно золотой кант воротника врезался полковнику в шею. Стало трудно дышать. Да и чему удивляться, он так давно ждал этой встречи. Естественно, он волнуется.
Монкриф поймал свое отражение в зеркальной панели двери. Ради визита к Кэтрин он надел ярко-красный мундир и черные панталоны – форму, которую носил последние четырнадцать лет.
Шотландский стрелковый полк был образован именно четырнадцать лет назад, через год после восстания против английского владычества. Младшие сыновья из многих знатных семей пошли служить, чтобы доказать свою верность британской короне. Монкриф вступил в полк потому, что не знал, чем заняться.
Монкриф внимательно изучал свое отражение. Интересно, что подумает Кэтрин, когда увидит его впервые?
Глаза голубые. Говорят, у матери были такие же. За последние четырнадцать лет Монкриф отвык улыбаться, но сейчас попробовал. Ничего, вполне приемлемо. Лицо не длинное и не особенно угловатое – среднее. Вот горбинка на носу великовата, слишком уж аристократично. Это несколько встревожило Монкрифа. Черные волосы перевязаны красной лентой. Шотландские стрелки носили меховые головные уборы очень характерного вида, но сейчас Монкриф держал шляпу под мышкой. Сюда он приехал верхом, а потому форменные панталоны были заправлены в сапоги. Сегодня утром Монкриф лично начистил сапоги до блеска. Герцогский титул не отвратил его от выполнения обязанностей по самообслуживанию, что очень удивляло Питера. Ага, вот подходящее выражение лица – естественное и приличное.
