Миссис Херст и ее сестра не возражали и добавили, что они от нее в восторге, что она им нравится, и пришли к окончательному выводу, что мисс Беннет – хорошенькая девочка, о которой они были бы не против узнать больше. Поэтому сестры закрепили за мисс Беннет статус хорошенькой девочки, а их брат осознал, что эта одобрительная характеристика наделяет его правом думать о ней так, как ему заблагорассудится.
Недалеко от Лонгбера жила семья, с которой Бенетты поддерживали особенно дружеские отношения. Ранее Уильям Лукас занимался торговой деятельностью в Меритоне, где и заработал немалое состояние и, во время своего пребывания на посту мэра, удостоился чести получить дворянское звание после соответствующего обращения к королю. Приобретенное вместе со знатностью ощущение собственной значимости оказалось слишком сильным. Оно вызвало у него отвращение к собственному бизнесу и к собственной квартире в небольшом торговом городке; поэтому, покинув и свой бизнес, и свою квартиру, он перебрался в имение, которое находилось в миле от Меритона и которое с тех пор стало называться Лукас-Лодж. Там Уильям Лукас мог предаваться приятным мыслям о собственной значимости и (больше не обремененный бизнес-делами) полностью посвятить себя проявлениям вежливости ко всем на свете, потому что новое положение, возвысив его в собственных глазах, совсем не добавляло ему тщеславия. Наоборот – с другими он был сама внимательность и доброжелательность. К его природным качествам: смирению, доброжелательности и вежливости – после представления в Сент-Джеймсе добавилась еще и учтивость.
Леди Лукас была женщиной очень дружелюбной и достаточно бестолковой, чтобы стать хорошей соседкой миссис Беннет. У нее было несколько детей. Старшей из них была умная и рассудительная девушка лет двадцати семи – близкая подруга Элизабет.
То, что сестры Лукас и сестры Беннет встретятся и будут говорить о бале, было делом совершенно неизбежным, поэтому на следующее утро первые пришли в Лонгберн, чтобы поболтать.
Вы хорошо начали вечер, Шарлотта, – вежливо и сдержанно обратилась миссис Беннет к мисс Лукас. – Именно вас мистер Бингли выбрал первой.
– Да, но вторая явно понравилась ему больше.
– А, наверное, вы имеете в виду Джейн, потому что он танцевал с ней дважды. Да, действительно, похоже было на то, что она ему понравилась – мне тоже так показалось, – я даже что-то услышала по этому поводу, тут, видимо, не обошлось без мистера Робинсона.
– Наверное, вы говорите о подслушанном мной разговоре между ним и мистером Робинсоном; разве я вам не говорила об этом? Мистер Робинсон спросил у него, нравятся ли ему меритонские балы и не кажется ли, что в комнате достаточно много красивых женщин, и какая из них, на его взгляд, самая красивая. На последний вопрос он ответил немедленно: «О! Самая красивая, несомненно, это старшая из сестер Беннет, здесь иного мнения быть не может».
– Вот это да! Он действительно высказался вполне конкретно… и действительно, похоже, что… но вы же прекрасно знаете, что такие вещи часто не заканчиваются ничем.
– То, что подслушала я, было ближе к теме, чем то, что подслушала ты, Элиза, – сказала Шарлотта. – Мистера Дарси далеко не так интересно слушать, как его друга, правда? Бедная Элиза! Она всего лишь неплохая.
– Умоляю вас: не вбивайте Лиззи в голову, что ей следует раздражаться из-за его невежливого обращения, потому что он человек настолько неприятный, что понравиться ему было бы большим несчастьем. Вчера вечером миссис Лонг рассказала мне, что он просидел рядом с ней полчаса и не обмолвился ни словом.
– А вы уверены в этом, сударыня? – спросила Джейн. – Нет ли тут какой-то ошибки? Я собственными глазами видела, как мистер Дарси с ней разговаривал.
– Да, разговаривал, потому что, в конце концов, она спросила у него, нравится ли ему Недерфилд, и мистер Дарси просто вынужден был ей ответить; но, по её словам, похоже было, что он очень рассердился, поскольку к нему обратились.
– Мистер Бингли поведал мне, – сказала Джейн, – что мистер Дарси ни с кем много не разговаривает – только со своими хорошими знакомыми. Вот с ними – он исключительно любезен и доброжелателен.
– Дорогая моя, я не верю ни единому слову. Был бы он действительно таким любезным и доброжелательным, то непременно заговорил бы с миссис Лонг. Я догадываюсь, как оно было на самом деле; все говорят, что мистер Дарси чуть ли не лопнет от гордости – и тут он как-то узнает, что у миссис Лонг нет собственной кареты и прибыла она на бал в нанятом фаэтоне.
– То, что он не обратился к миссис Лонг, – не беда, – сказала мисс Лукас, – плохо то, что с Элизой не потанцевал.
– В следующий раз, Лиззи, – сказала ее мать, – я бы, на твоем месте, не пошла с ним танцевать.
– Могу со всей уверенностью обещать вам, мама, что с ним танцевать я никогда не буду.
– Лично у меня, – сказала мисс Лукас, – его гордыня не вызывает такого протеста, как это обычно бывает, потому что он имеет для нее определенные основания. Нет ничего удивительного в том, что такой изящный и элегантный молодой человек, на чьей стороне все преимущества: и родовитость, и богатство, – о себе очень высокого мнения. Если можно так выразиться – он имеет право быть надменным.
– Все это очень верно, – ответила Элизабет, – и я легко бы простила его чрезмерное самоуважение, если бы он не отнесся пренебрежительно к самоуважению моему.
– Думаю, что гордыня, – отметила Мэри, которая щеголяла своим глубокомыслием и начитанностью, – очень распространенный недостаток. Из всего прочитанного я вынесла убеждение, что это действительно распространенный недостаток, природа человеческая очень уязвима, и мало кто из нас не питает чувство самодовольства, которое основывается на той или иной черте – кажущейся настоящей. Тщеславие и гордыня – это разные вещи, хотя слова эти часто употребляют как синонимы. Человек может быть гордым, но не тщеславным. Надменность больше касается нашего собственного мнения о самих себе, тщеславие же касается того, что мы хотели бы услышать о себе от других людей.
– Если бы я был таким богатым, как мистер Дарси, – сказал малолетний Лукас, который пришел вместе со своими сестрами, – то был бы безразличен к собственной надменности. Я держал бы стаю гончих и выпивал бы бутылку вина ежедневно.
– Это было бы для тебя много, – сказала миссис Беннет, – и если бы я увидела тебя за таким занятием, то сразу же забрала бы бутылку.
Парень не согласился и сказал, что она не имеет на это права, она же настаивала, что имеет; и этот спор закончился только тогда, когда завершился сам визит.
