Она не подписала письмо, а проставила только одну начальную букву «А». Но кто был автором письма, не вызывало сомнений.
Ангел.
Идеал.
Мерзавка.
Ноа задышал медленнее и глубже, пытаясь подавить поднимающуюся в нём волну безумного гнева, когда он ещё раз перечитал так бездумно написанные ненавистные слова. Любая попытка будет бесполезной. Позор. Ответ не желателен. Ясно, доходчиво, смысл написанного нельзя было посчитать непонятным или спорным. Она играла с Тони, использовала его, а теперь, когда он ей стал больше не нужен, покончила с ним. Тони был для неё ничем иным как временным развлечением. Мысли и чувства путались, быстро сменяя друг друга в голове Ноа. Он сложил письмо и решительно засунул его в карман своей куртки.
Уставившись на безжизненное тело друга, Ноа отчётливо увидел перед своим мысленным взором, как тот, прочитав письмо, встал из-за стола, листок выскользнул у него из пальцев, а Тони направился прямиком к шкафу, в котором хранился ящик с пистолетами. Он видел, как Тони достал и зарядил пистолет, а затем аккуратно сложил порох и остальные вещи обратно в ящик. Затем поднял пистолет, направил себе в рот и…
Если бы он поднялся наверх на несколько минут раньше, возможно он ещё успел бы предотвратить случившееся. Желудок Ноа перевернулся, и ему показалось, что его сейчас вырвет.
Отвернувшись, он попытался отогнать от себя образ изуродованного Тони. Ноа шагнул к окну и уставился в тёмную пустоту ночи. Его душили подступившие к горлу слёзы.
Он ударил кулаком по подоконнику. Почему? Почему Тони совершил такую неслыханную глупость? Конечно не из-за неё, этой ведьмы, ни одна женщина не стоила того, чтобы пожертвовать ради неё своей жизнью. И уж тем более женщина, которая так заносчива и безразлична к другим. Что в ней такого особенного, чтобы предпочесть её потере смерть? Эта женщина из плоти и крови, как и все, с одним лишь исключением: у неё отсутствовал даже намёк на сердце.
И это делало её самой опасной из всех женщин.
Ноа не знал, сколько прошло времени, когда наконец приехал врач. Вошёл Уэстман, и объявил о его прибытии, но Ноа забыл имя эскулапа в тот же момент, как оно было произнесено. Молча кивнув в сторону лежащего на полу трупа, не сводя глаз с тела Тони, он ждал, пока врач приблизится. Несмотря на свой опыт, тот испугано задержал дыхание, когда откинул покрывало. Мрачно поджав губы, врач поднялся и повернулся к Ноа:
— Я полагаю, вы вызвали меня, чтобы засвидетельствовать факт смерти? — Ноа продолжал молчать, и врач добавил, предварительно глубоко вздохнув: — Было бы уместней послать за коронёром. И, разумеется, власти должны быть поставлены в известность, для проведения расследования…
Иденхолл в упор посмотрел на мужчину. Было очевидно, что несмотря на усилия Ноа скрыть правду, врач не сомневался в том, что Тони совершил самоубийство. Ноа решил придерживаться своего плана, и постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее:
— Я надеюсь, сэр, что таким образом вы не намекаете на то, что лорд Килли, покончил с собой.
— Милорд, я думаю, и вы видите, что по всей вероятности именно самоубийство явилось причиной смерти.
— Не торопитесь с выводами, сэр. Думаю, взглянув на предметы на столе, вы поймёте, что лорд Килли чистил свой пистолет, когда произошёл этот ужасный несчастный случай.
Следующая минута прошла в тишине. Мужчины изучающе смотрели друг на друга, а затем Ноа повернулся и обратился к Уэстману, который стоял немного в стороне и молча слушал их разговор:
— Не так ли, Уэстман?
Ни один мускул не дрогнул на лице дворецкого.
— Да, милорд. Лорд Килли действительно собирался почистить свой пистолет. Он послал меня принести ткань для полировки оружия, я был на лестнице, когда услышал выстрел.
— То есть вы были первым, кто обнаружил его мёртвым? — спросил доктор.
Уэстман посмотрел на Ноа.
— Я…
— Нет, — вмешался Ноа. — Я оказался в комнате первым. Мы с лордом Килли пили внизу в кабинете бренди и говорили об оружии. И виконт предложил показать мне пистолет, который перешёл ему от отца. Он поднялся сюда за ним, и когда прошло какое-то время, а он всё ещё не вернулся, я решил последовать наверх и посмотреть, что его задержало. Я был в коридоре, почти у двери, когда раздался выстрел. Уэстман появился непосредственно за мной.
Врач смотрел на Ноа, и в его взгляде мелькнула неуверенность. Он обернулся к двери, где стояла вызвавшая его горничная, её широко распахнутые глаза выдавали все её мысли. Врач ещё раз посмотрел на тело Тони, прежде чем вновь встретить взгляд Ноа. Мужчины молча пришли к взаимопониманию.
— По моим наблюдениям, — сказал врач, — внешний вид комнаты, а также присутствие на столе предметов, необходимых для чистки оружия, свидетельствуют о том, что с его светлостью произошёл несчастный случай в процессе чистки его пистолета. О чём я и сообщу властям.
Ноа холодно кивнул:
— Благодарю вас, сэр.
Врач смотрел на него с выражением на лице, которое ясно выражало его мысли — и его подозрения. Он по-прежнему был убеждён, что Тони совершил самоубийство, но без свидетелей, подтверждающих его подозрения, ему будет слишком трудно доказать свою правоту.
— Доброй ночи, милорд. Рад, что оказался вам полезным. Я позабочусь о том, чтобы коронёр как можно быстрее приехал за телом. Мои соболезнования.
С этими словами врач коснулся края своей шляпы и вышел из комнаты.
Солнце уже почти взошло, когда Ноа придержал коня на холме, с которого был виден Килли-кросс. Столетний особняк из обожжённого кирпича стоял в окружении величественных вязов среди зелёных дремлющих холмов Гэмпшира. Мирный и тихий в утреннем тумане, он был от покрытых травой лугов до небольшого водоёма местом, излучающим даже в самую холодную зиму тепло и уют. Но никакое тепло и уют не могли снять тяжесть с души после вчерашнего вечера.
Ноа задержался на мгновение на вершине холма и глубоко вдохнул холодный утренний воздух. Только сейчас он позволил себе задуматься над тем, что случилось после того, как прозвучал, разрушивший всё, ужасный выстрел. После того, как тело Тони увезли из городского дома, Ноа закрыл дом и направился к себе, чтобы освежиться и собрать всё необходимое для поездки. Когда он покинул Лондон, было уже больше трёх часов утра. Весь остаток ночи он скакал под проливным дождём, закончившимся лишь около часа назад. Но ни сырость, ни холод ночи не могли разрушить его глухое оцепенение, также как бесконечное вытирание рук друг о друга не могло избавить его от ощущения крови Тони на них.
