– Что вы имеете в виду? – спросила Фьора.
В ответ капитан закатал рукав плотной холщовой куртки и показал Фьоре длинный рубец, проходивший от самого запястья до локтя.
– Это след турецкого ханджара.
Услышав незнакомое слово, Фьора удивленно подняла брови.
– А что такое ханджар?
В ответ капитан рассмеялся.
– О, да вы многого не знаете, госпожа. Вам, как видно, еще никогда в своей жизни не приходилось встречаться с турецкими корсарами.
В ответ Фьора гордо подняла голову.
– Я знаю, что это пираты,– ответила она.– Но с ними мне, действительно, ни разу еще не пришлось встречаться. У моего отца,– она на секунду умолкла, а затем поправилась,– у моего приемного отца было два собственных судна: «Санта-Мария дель Фьора» и «Санта-Магдалена», но я ни разу не путешествовала по морю.
Сеньор Понтоново задумчиво потер лоб. – «Санта-Магдалена»? – переспросил он.– Кажется, я где-то слышал это название. Да, да, вспомнил. Однажды по торговым делам мне пришлось побывать в Каире и Константинополе. Сейчас турки называют его Стамбулом. Да, да, именно так. Мы вышли из порта Отранто. В наше время путешествовать по морю в одиночку – это то же самое, что сразу сунуть голову в петлю. Из Отранто шел целый караван судов, принадлежавших флорентийским и венецианским купцам. Так вот, в этом караване было и судно «Санта-Магдалена». Мне говорили, что оно принадлежало какому-то флорентийскому купцу, но я не знал, что это ваш отец.
– Приемный отец,– снова поправила Фьора. Капитан развел руками.
– Приемный так приемный.
Он некоторое время смотрел на Фьору, прищурившись.
– Сдается мне, госпожа, что вы и вправду не флорентийка.
Фьора усмехнулась.
– Почему вы так решили?
– Уж больно хорошо вы разговариваете по-французски.
Фьора улыбнулась.
– Это не единственное, что отличает меня от настоящих флорентийских дам,– добавила она.– Попробуйте угадать.
Капитан снова внимательно осмотрел ее с ног до головы, но затем в недоумении покачал головой и отступил на шаг назад.
– Госпожа, вы уж простите старого моряка за прямоту, но больно уж скромно вы одеты для знатной флорентийской особы. Сам я, правда, из Венеции, но думаю, что и у вас во Флоренции жены и дочери, и даже приемные богатых купцов и банкиров, просто увешаны драгоценностями и парчой.
– Наверное, меня испортила жизнь во Франции,– рассмеялась Фьора.– К тому же, отвечая откровенностью на откровенность, я совсем не так богата, как можно было бы предположить. Мой приемный отец, действительно, был очень богатым человеком и оставил мне немалое наследство, но, поскольку меня не признают его родной дочерью, воспользоваться этими деньгами в полной мере я не могу.
Капитан сочувственно кивнул.
– Что ж, и такое бывает. Судьба гораздо чаще показывает нам свою задницу,– грубовато рассмеялся он.– И, тем не менее, для меня будет большой честью доставить вас в Авиньон.
– А куда вы отправляетесь после этого? – поинтересовалась Фьора.
– У меня есть дела в Арле, а потом я поплыву в Марсель. Как видите, судно у меня, отнюдь, не купеческое, но хорошо приспособлено для плавания по любой воде и в любую погоду. Если не верите, идемте со мной – я вам сейчас все покажу.
Впервые в жизни Фьора ступила на борт корабля. И хотя ничего особенного в этом не было, она все-таки ощутила некоторое волнение, которое, наверное, посещает каждого, кто впервые меняет твердую почву под ногами на зыбкую палубу.
– Корабль у меня крепкий,– с жаром принялся рассказывать капитан Понтоново.– У нас в Венеции таких не строят. Я купил его у одного обедневшего испанского дворянина за каких-то сто дукатов. Сколько всего мне пришлось пережить вместе с этим судном – всего и не упомнишь. Оно не подвело меня ни разу. Между прочим, на таких кораблях плавают не только испанцы, но и мавры. Мавры – неплохие мореходы. Пару раз мне приходилось сталкиваться с ними в открытом море. Если бы не моя красавица, меня бы уже давно разжевали или выплюнули акулы.
– А почему вы называете свой корабль красавицей?
– О,– рассмеялся капитан,– я забыл вам представить свое судно. Мы называем ее «Святая Изабелла» – «Санта-Исабель». Как вы знаете, каждое судно носит имя святого, которого считает своим покровителем капитан. Я родился в день святой Изабеллы, и вот уже пятьдесят лет она хранит меня и на земле, и в море. Каждый раз, когда мы отчаливаем от берега, я возношу молитвы святой Изабелле. Видно, она еще помнит меня.
Фьора улыбнулась.
– Надеюсь, что святая Изабелла позаботится и обо мне,– сказала она.– Хотя я считаю своей покровительницей святую деву Марию.
Капитан набожно перекрестился.
– Да святится имя девы Марии.
Они медленно шли вдоль борта. Капитан показывал на снасти и объяснял Фьоре устройство своего корабля, который, судя по всему, повидал на своем веку немало.
До сих пор Фьора считала, что хорошо знает итальянский и французский языки, но речь капитана – а после нескольких первых фраз на французском они перешли на итальянский – изобиловал таким количеством незнакомых для нее словечек, что порой Фьора вынуждена была переспрашивать.
– Да, корабль у меня, что надо,– говорил сеньор Понтоново.– По размерам, видите, ничуть не больше барки, а крепкий, как настоящий фрегат. Ежели бы не такие корабли, как мой, испанцам вряд ли удалось бы отвоевать у мавров кардобу. Правда, их военные корабли побольше размерами. Я видел одно такое судно в Ла-Корунье. Водоизмещение у него было не меньше шестисот тонн, а на борту стояло сорок пушек, представляете?
– Я бы, конечно, представила,– засмеялась Фьора,– если бы знала, что такое водоизмещение.
Капитан махнул рукой.
– Это долго объяснять. Что-то вроде объема. Для примера могу сказать, что в моей урке водоизмещение не больше, чем тонн восемьдесят, а то и все пятьдесят. Иначе, она не смогла бы ходить по реке. Честно говоря, я еще ни разу не отваживался подниматься вверх по течению Роны. Боюсь, что сяду на мель. Ну да ладно. То судно, которое я видел в Ла-Корунье, называлось «Большой грифон». Да, вот это, действительно, была урка. Ну, а мне и этого вполне хватает,– он вдруг подмигнул и наклонился поближе к уху Фьоры.– Знаете, чтобы как-то прожить, я ведь и контрабандой занимаюсь. Так, ерунда – пряности, благовония... Ну, что еще прикажешь делать моряку, когда другой работы нет? Только об этом молчок, хорошо?
Фьора улыбнулась и приложила к губам палец. Еще больше развеселившись, капитан Понтоново продолжал:
– Вам, наверное, сначала показалось, что на таком суденышке в бурю утонуть ничего не стоит. Нет, дьявол меня побери, скорее галера перевернется, чем потонет моя «Святая Изабелла». Взгляните-ка,– он показал Фьоре какой-то канат,– видите, трос такелажа сделан из пеньковой стренды, а внутрь еще и железная проволока вплетена. Так что, мои канаты попрочнее многих других будут. А вот тут еще толстые перлини, кабрии и камелы. Еще тысячу лет назад с такими канатами плавали по морям. А вот это, посмотрите, румпель. То бишь, по-сухопутному, руль. Видите, какой длинный. Его можно повернуть даже в самую плохую погоду. Так что, мой корабль, хоть и прост с виду, как обыкновенный долбленый челнок, но зато при волнении устойчив и при ветре быстроходен. Я то думаю, что тот, кто изобрел этот корабль, сначала был рыбаком, а потом пиратом. А вот тут на носу – видите дырки для весел? Это уж я сам постарался. Иногда ведь нужно плавать и по рекам. А для этого нет лучше средств, чем весла. Но и паруса у меня такие, что позволяют плавать где угодно. Вы бы видели,– тут в его словах прозвучала такая нежность и гордость, что Фьора почувствовала невольный восторг,– как я шел на полуходе в Астурийских бухтах. Они ведь тихие, как пруды. А в какую бурю мы попали возле Геркулесовых столбов. Клянусь стакселем, я бы отправился на ней хоть на край света. Моя красавица хоть и меньше всех, но смелей других.
