Подобные наклонности были куда опасней контрабанды, поскольку расценивались обществом и законом как преступление, равное государственной измене. Даже в эпоху всевозможных излишеств и порока влечение к себе подобным оставалось в высшей степени непростительным грехом, наказуемым позорной смертью.
Именно из-за страха такой смерти, страха, усиливаемого враждебностью могущественного лорда Джарвиса, Йейтс и пошел на фиктивный брак с самой красивой, самой желанной, самой популярной актрисой лондонской сцены – Кэт Болейн, женщиной, которую Себастьян любил и которую потерял.
Тюремная камера была тесной и промозгло-холодной, в воздухе стоял вездесущий дух зловонных миазмов и гнили. Сквозь небольшое зарешеченное окно из запруженного людьми двора доносился громкие выкрики и смех, но сам Йейтс молчаливо сидел на краю узкой койки, опершись локтями на расставленные колени и обхватив руками опущенную голову. Надзиратель, гремя ключами, открыл массивную дверь, однако узник не поднял глаз.
– Когда я понадоблюсь, ваше благородие, просто постучите, – шмыгнув носом, сказал тюремщик.
Виконт сунул ему монету:
– Спасибо.
Йейтс вскинул голову, прочесал пальцами длинные темные волосы и сцепил руки на затылке. Дневная щетина затеняла смуглые, привлекательные черты, сюртук был порван, галстук отсутствовал, на штанах и рубашке виднелись пятна крови и грязи. Бывший капер отправился в тюрьму явно не без сопротивления.
– Что, тоже пришли позлорадствовать? – хриплым голосом спросил он.
– Вообще-то, я пришел помочь.
На лице арестанта промелькнуло и тут же исчезло трудноопределимое выражение.
– Это вас Кэт попросила?..
– Я еще не видел ее, – мотнул головой Девлин и подтянул вперед единственный в камере хлипкий стул, который зловеще пошатнулся, принимая на себя вес визитера. – Расскажите мне, что случилось.
Йейтс язвительно хмыкнул:
– Вы женаты на дочери моего злейшего врага. Приведите хоть один довод, с какой стати я должен доверять вам.
– Воля ваша, – пожал плечами Себастьян и поднялся. – Хотя позволю себе заметить, так уж сложилось, что Джарвис и мой злейший враг тоже. А судя по нынешнему положению вещей, я – ваш единственный шанс.
Долгую минуту арестованный не отпускал взгляда Девлина, затем тяжело выдохнул и прикрыл рукой глаза.
– Присаживайтесь. Пожалуйста.
Виконт сел.
– Говорят, вас застали над телом Эйслера. Это правда?
– Правда. Но, клянусь Богом, старик был мертв, когда я его обнаружил. – Йейтс потер ладонями лицо: – Что вы знаете о Даниэле Эйслере?
– Абсолютно ничего.
– Он один из… или вернее сказать, он был одним из крупнейших лондонских торговцев драгоценностями. Поговаривают, именно он продал Наполеону бриллиантовое колье, которое император преподнес Марии-Луизе в качестве свадебного подарка.
– Получается, Эйслер продолжал торговать с Францией?
– Ну конечно. Видите ли, все продолжают торговать с Францией. Континентальная блокада и королевские указы причиняют неудобства, но не более. Именно для такого случая Господь и создал контрабандистов, – выдавил слабую усмешку заключенный.
– И тут, полагаю, на сцену выходите вы?
Йейтс кивнул.
– Большая часть товара Эйслера поступала из Бразилии по какому-то особому соглашению, заключенному с португальцами. Но у него также имелись агенты, скупающие драгоценности по всей Европе. Многие некогда богатые семьи сейчас на грани разорения, а значит, стараются раздобыть денег любыми способами.
– И продажа фамильных драгоценностей – один из способов?
– Именно.
Себастьян изучающим взглядом окинул усталое, напряженное лицо собеседника:
– Так что же произошло минувшей ночью?
– Я пришел к Эйслеру, чтобы окончательно оговорить детали предстоящей сделки. И только постучал в дверь, как услышал в доме пистолетный выстрел. Дверь оказалась не заперта, поэтому я толкнул ее и как дурак бросился внутрь.
– Зачем?
– Что значит «зачем»?
– С какой стати рисковать самому угодить под пулю?
Йейтс пристально посмотрел на виконта. Глаза прищурились, на щеке дернулся мускул.
– Если бы вы стояли на крыльце вашего делового партнера и услышали в доме пальбу, вы бы убежали прочь?
Себастьян усмехнулся:
– Нет.
– То-то и оно.
– А где во время убийства находились слуги Эйслера?
– Этот тип был настоящим скрягой. Обитал в разваливающемемся на куски ветхом тюдоровском доме и держал в услужении только чету дряхлых стариков, которые ковыляли в постель сразу же после ужина. Кажется, их фамилия Кэмпбелл. Насколько мне известно, они проспали всю эту катавасию. Я чертовски уверен, что в глаза их не видел.
– В котором часу это случилось?
– Примерно в полдевятого.
– Значит, было уже темно?
– Ну да, темно. На столе в холле стояла одна жалкая свеча, но я обратил внимание, что справа от лестницы, в передней тоже горел свет. Там-то я и нашел Эйслера – на полу футах в десяти от входа в комнату. Его грудь напоминала кровавое месиво, но я подошел посмотреть, вдруг он еще жив. Не успел я наклониться над телом, как в дом влетел какой-то тип и поднял крик: «Что вы наделали?! Боже милостивый, вы убили его!» Я попытался возразить: «Какого черта?! Я обнаружил старика мертвым!» Однако этот идиот уже выскочил на улицу, горланя «Убийство!» и призывая ночную стражу. И тут я совершил вторую за вечер глупость: сбежал, вместо того чтобы остаться и объясниться с констеблями. Я же не знал, что тому недоумку известно, кто я такой.
– А он кто такой?
– Как оказалось, племянник Эйслера – некто Самуэль Перлман.
Приблизившись к маленькому, высокому окну, Себастьян задумчиво уставился в него.
– Неприглядная картина, правда? – через какое-то время произнес Йейтс.
– Честно? – обернулся Девлин. – Да, неприглядная. Вам не приходит в голову, у кого могли быть мотивы убить Эйслера?
– Вы серьезно? – рассмеялся контрабандист. – Вряд ли вам удастся разыскать кого-либо, кто имел бы дело с Эйслером и не испытывал желания прикончить этого ублюдка. Это был жадный, злобный сукин сын, который извлекал удовольствие из бедственного положения других людей. Откровенно говоря, просто удивительно, как он дожил до своих преклонных лет – подозреваю, только из-за того, что его боялись.
– Боялись? Почему?
Йейтс дернул плечом и отвел взгляд.
– Старик пользовался репутацией мстительного типа. Я уже говорил: он был злобным ублюдком.
– А у вас, часом, не было причин желать его кончины?
