Соблазн был велик. Для Элиз ее вдовья участь была особенно ощутима тогда, когда дело касалось съестных припасов. Она не могла позволить себе забивать для этой цели собственный скот — во всяком случае, в больших количествах, — а домашняя птица ей приелась. Иногда она отправляла Клода поохотиться, но в окрестностях фермы ему не попадалось ничего, кроме кроликов и белок, — крупный зверь водился в больших лесах.
Элиз не знала, на что решиться. У нее был только один мушкет, и ей не хотелось даже на короткое время выпускать его из своих рук, тем более что индеец, получивший его на время охоты, вполне мог оставить его себе насовсем. Конечно, ей компенсируют потерю мехами, шкурами и мясом, но она лишится оружия, которым может защитить себя…
Элиз заставила себя улыбнуться.
— Это прекрасная идея, и я желаю вам удачи, но сейчас я тороплюсь на встречу с комендантом Шепаром. Предлагаю вам обсудить этот вопрос, когда я вернусь.
— Но, мадам Лаффонт, тогда будет слишком поздно. Охотники уже ушли, а мы остались, так как у нас нет оружия.
— Я не задержусь там долго, а вы тем временем можете зайти к господину Дусе. Если он не даст вам оружие, возвращайтесь ко мне.
Элиз заставляла себя говорить твердо и решительно, но это давалось ей с трудом. Она заметила, что один из индейцев подступил к ней так близко, что мог схватить лошадь за поводья.
— Вам ведь потребуется всего несколько минут, чтобы вынести ружье, — сказал он.
— Но у меня нет этих нескольких минут, — ответила Элиз, напряженно улыбаясь. Рванув поводья, она повернула своего коня. — Увидимся, когда я вернусь.
Муж Маленькой Перепелки выступил вперед, но был остановлен резким движением руки другого индейца. Элиз чувствовала, что они пристально смотрят ей вслед, и это чувство было не из приятных. Она обнаружила, что руки ее дрожат, а пальцы мертвой хваткой вцепились в поводья так, что конь начал упираться, сбиваясь с темпа. Она с трудом заставила себя расслабиться.
Элиз знала, что индейцы не одобряют ее одинокой жизни. Они полагали, что всякая женщина, являясь слабым существом, должна иметь защитника, который держал бы ее в повиновении. В этом смысле они были ничуть не лучше, если не хуже, мужчин французской общины форта Розали. Среди офицеров форта было много холостяков, вынужденных жить на скудное жалованье, которое к тому же часто запаздывало. Все они считали, что Элиз, состоятельная и красивая вдова, должна уступить их ухаживаниям, говорили, что ей нужен муж, который бы защищал ее, выполнял тяжелую работу и согревал ее постель. С ее стороны, считали они, глупо думать, что она сможет прожить одна.
Ей дарили цветы, целовали руки, расхаживали с важным видом по ее дому. Заходили и занимающиеся сватовством замужние дамы. Женихи не давали ей покоя, и чем больше она отдалялась от них и замыкалась в себе, тем настойчивее становились их ухаживания. Элиз бросила вызов их мужскому достоинству, и они поклялись отомстить ей, споря между собой, кто же в конце концов завоюет ее. Узнав, что на нее заключают пари, Элиз закрыла для них двери своего дома, отказав в посещении любому неженатому мужчине. Тогда ее назвали сучкой с каменным сердцем, ледяной вдовой, одного взгляда которой достаточно, чтобы заморозить мужчину, и пообещали, что она пожалеет об этом. Все были уверены в том, что Элиз не сможет заработать себе даже на скудное пропитание и превратится в высохшую старуху, которая закончит свои дни в лачуге, в компании с кошкой, перебиваясь с хлеба на воду.
Элиз тряхнула головой и пришпорила лошадь. Она доказала всем, на что способна, живя в одиночестве и процветая, и впредь собиралась делать то же, не нуждаясь ни в муже, ни в каком бы то ни было другом мужчине. Что с того, что ее сердце покрылось льдом? Зато оно не болело.
В этой неразберихе мыслей Элиз вдруг явственно увидела перед собой образ Рено Шевалье и подумала, что и он не одобрил бы ее образ жизни. Она нахмурилась, вспомнив свое неуместное замечание. Это воспоминание со вчерашнего вечера не давало ей покоя, лишив сна. Обычно она не совершала подобных ошибок, и было бы лучше извиниться. Но мысль о том, что она должна извиняться перед этим высокомерным дикарем, выводила ее из себя. Элиз бы много отдала, чтобы узнать его мнение об этом эпизоде с индейцами, предложившими ей дичь в обмен на ружье. Несмотря на то что ей претила его грубая мужская самонадеянность, Элиз вынуждена была признать, что с радостью воспользовалась бы его советом в данной ситуации. Хотя сомнительно, что после вчерашнего вечера он захочет давать советы ей или еще кому-либо из французов, населяющих форт Розали…
Теперь, когда она еще раз увидела вблизи индейских воинов, она поняла, что Рено Шевалье не очень-то и походил на начеза. Только высокий рост делал его похожим на индейца — он был почти на голову выше Шепара. Однако волосы у него были мягкими и блестели, тогда как у индейцев они жесткие и без блеска. Голова у него была правильной формы, с нормальным, а не плоским, как у индейцев, затылком. Плоская форма затылка была характерна для индейцев, которых в младенчестве привязывали к деревянному дну колыбели. Черты лица Рено были тонкими, что, несомненно, являлось результатом его французского происхождения.
Элиз не могла понять, почему он кажется ей опаснее остальных. Возможно, подобный эффект производил взгляд его серых глаз, который выдавал ясный ум и недюжинные способности. Не исключено, что на подобное ощущение Элиз повлияло и то, что в тот вечер им двигало единственное чувство — отвращение, вызванное тем, что к его словам не хотят прислушаться. Вполне естественно, что он тревожился о судьбе женщин и детей, которые погибнут, окажись его слова правдой. Но им двигал не только гнев, а нечто большее, когда Шепар не выказал должной озабоченности в ответ на его предостережение. Элиз казалось, что Шевалье не будет забивать себе голову мыслями о судьбе женщин, подобных ей, если они действительно подвергнутся нападению. Как бы то ни было, ей вовсе не нужна его забота!
Усилием воли Элиз заставила себя отогнать мысль о Рено Шевалье. Черт бы его побрал! Это все из-за индейских воинов, встретившихся ей на дороге и напугавших ее. Ей бы нужно подумать, как упросить Шепара привезти на строительство амбара заключенных.
Над ее головой шелестели сухие листья дуба, цокот копыт коня по сырой тропинке казался неожиданно громким. Элиз огляделась вокруг, наслаждаясь ярким солнечным утром. Подняв голову, она увидела лениво кружащего в ярко-голубом небе грифа. Внезапно она ощутила звенящую тишину, не прерываемую никакими звуками, даже криками птиц. Ветер стих, деревья, растущие вдоль дороги, казалось, сомкнулись, и Элиз почувствовала какой-то неосознанный страх.
