Хотя прежде они и спали рядом, он не решался разделить с ней ложе сегодня ночью. Желание, овладевшее им, едва он переступил порог, было слишком велико. Лукас тряхнул головой. Он понял, что не до конца честен с собой. Он почувствовал это желание с того самого момента, как увидел Тэйлор на другом конце бальной залы. И оно росло с каждым шагом, который он делал навстречу своей суженой. И когда наконец она догадалась, кто он такой, и взглянула на него своими волшебными глазами, полными удивления, он почувствовал, что больше всего на свете хочет подхватить ее на руки, перекинуть через плечо и броситься с ней в ближайшую постель. Да, он желал ее с самого начала, и, Боже помоги, становилось просто невыносимо продолжать вести себя по-джентльменски. Но он дал слово и должен сдержать его, даже если станет из-за этого евнухом. Он пообещал бабушке Тэйлор, что будет защищать свою жену. И в их разговоре ни разу не прозвучали слова: взять силой.
Тэйлор повернулась на бок. Это ее движение вернуло Лукаса к тому, что он собирался сделать. Он отодвинул стол, чтобы было удобнее подойти к ней, встал на одно колено и протянул руки, чтобы подхватить ее, но остановился, когда заметил бумагу, которую она сжимала в руках. Лукас разглядел только верхнюю часть листа, но этого было достаточно. Это был телеграфный бланк. Он посмотрел на ее лицо. Теперь, с такого близкого расстояния, было видно, что и щеки, и ресницы у нее мокрые от слез. Внезапно ему стало страшно. Что бы ни было в этом послании, оно потрясло Тэйлор, и она плакала, пока не заснула.
Тэйлор держала телеграмму мертвой хваткой. Пришлось тихонько разжать ей пальцы. Он уже догадался, что это было за сообщение, но ему хотелось убедиться самому.
Телеграмма тоже была влажной. Боже, она рыдала над ней. Лукас медленно развернул бланк и прочитал сообщение. Мадам умерла.
У Тэйлор наверняка сердце разрывается. Лукас склонил голову и закрыл глаза. Он был не из тех, кто часто молится, но сейчас поймал себя на том, что читает молитву, которой научила его Белл тысячу лет назад. Он помнил всего несколько фраз, но полагал, что Господь и так поймет его обращение. Он просил Создателя дать Мадам мир и счастье. Молитва была инстинктивной реакцией, потому что эта новость и его тоже потрясла и переполнила печалью. Он совсем недолго знал леди Эстер, но тем не менее она произвела на него неизгладимое впечатление. К ней как нельзя лучше подходило слово элегантность. Она была очень сильной, весьма самоуверенной и страстной женщиной. Довольно суровой, это верно, но Лукаса окончательно подкупила ее безоглядная готовность пойти на что угодно, лишь бы с внучкой все было в порядке.
Лукас открыл глаза и увидел, что Тэйлор смотрит на него. Она не сказала ни слова, и он молчал. Он просто положил телеграмму на стол и потянулся к ней. Она не сопротивлялась. Лукас взял ее на руки, встал и отнес на постель. Положил на середину кровати и отошел в сторону, чтобы раздеться. Тэйлор не смотрела на него. Она закрыла глаза, повернулась на бок и закуталась в одеяло.
Но он не собирался позволить ей отстраниться. Ей было необходимо сейчас дать волю своему горю, выплакаться, не сдерживаясь…
Лукас забрался в постель и обнял ее. Она пыталась сопротивляться, но только секунду-другую, а потом обняла его за талию, уткнулась ему в шею, и рыдания начали сотрясать ее тело.
Он успокаивал ее, как умел. Гладил по спине обеими руками, шептал слова утешения…
И даже когда понял, что она уснула, продолжал держать ее в своих объятиях.
Он бы никогда не выпустил ее.
Лукас проснулся и опять обнаружил, что лежит на ней. Была глубокая ночь – почти четыре часа утра. Он с трудом понял, что происходит. Он прижимался лицом к ее шее, а коленом пытался раздвинуть ей ноги. Ночную рубашку он уже поднял выше бедер. Под ней ничего не было. Тэйлор нисколько не сопротивлялась. Ноги ее переплелись с его ногами, руки обвились вокруг его тела, и Лукас, который все еще не до конца проснулся, подумал, что ей, наверное, снится такой же, как и ему, эротический сон, потому что она тоже целовала его шею.
Он не хотел останавливаться. Его рука двинулась выше под рубашку, гладила и ласкала. Он прикоснулся к ее груди и провел пальцем по соску. Она застонала от блаженства и крепче прижалась к нему. Он почувствовал необходимость ощутить ее вкус. Порывисто и немного грубовато накрыл ртом ее рот, и она уже не могла протестовать, даже если бы захотела. Язык его проник внутрь, чтобы соприкоснуться с ее языком. Он жадно целовал ее, а руки ласкали ее шею, потом двинулись ниже, пока в каждой ладони не оказалась ее грудь… Жар ее кожи сводил его с ума. Ее аромат, похожий на аромат цветов, нежный, но совершенно неотразимый, завораживал, опьянял его, и он не мог ни о чем думать, кроме как приникнуть ближе к этому чистому, женскому благоуханию. Кожа ее была шелковистой на ощупь. Ему хотелось попробовать на вкус каждую ее клеточку. Руки его обхватили ее талию, а потом двинулись еще ниже, пока не прикоснулись к самому жаркому и чувствительному месту. Она выгнула спину, и у нее перехватило дыхание.
Потом она задрожала. Он оторвал губы от ее рта и начал торопливо стаскивать нижнее белье. Он был готов полностью погрузиться в нее.
Дыхание его сделалось неровным – так сильно он желал ее. Поспешно снимая с себя белье, он не переставал целовать ее, и только когда почувствовал соленый вкус слез у нее на щеке, действительность обрушилась на него.
Какого черта? Что это он делает? У Лукаса было ощущение, что его окатили ледяной водой. Он несколько судорожно и глубоко вздохнул, пытаясь замедлить отчаянное биение своего сердца. Его первая разумная мысль была не слишком приятной. Он только что пытался воспользоваться тяжелым душевным состоянием Тэйлор. Она-то сейчас не может здраво мыслить. Ее рана еще совсем свежа. Ей необходимо утешение, а не распутство.
Он попытался отстраниться от нее. Привел в порядок ее рубашку и заставил себя повернуться на бок. Для этого ему понадобилось собрать все силы, но подвиг этот ему удался. Правда, возникла еще одна трудность: Тэйлор последовала за ним. Она не разжимала объятий. Раскрытыми губами она ласкала его шею, а телом соблазнительно изогнулась, без слов призывая Лукаса вновь прильнуть к ней.
Но он решил не поддаваться. Разжал ее руки и попробовал отодвинуть ее на другой край кровати. Но она не хотела подчиниться. Она обхватила руками его талию и держалась крепко, словно за спасательный круг.
Ей необходима его любовь. Как только эта мысль дошла до сознания Тэйлор, она застыла в объятиях Лукаса. О Боже, что она делает?
Внезапно ее захлестнуло чувство жалости к себе и отчаяния, Мадам больше нет на свете. Только об этом Тэйлор могла сейчас думать. Она не представляла себе жизни без нее. Как ей теперь быть, ведь она совсем одна! Мадам всегда была ее надежным тылом. И если бы жизнь в глуши стала чересчур трудной, Тэйлор всегда могла бы написать своей любимой бабушке и рассчитывать на ее помощь… и любовь. Мадам сказала бы ей, что делать, и даже если бы Тэйлор не воспользовалась ее советом, она бы просто чувствовала, что кто-то любит ее. Мадам всегда была для нее матерью во всех смыслах этого слова. Конечно, остается еще дядя Эндрю, но он ей совсем не как отец. Он любимый эксцентричный дядюшка-затворник, друг ее детских игр, а теперь и настоящий друг. Кто, как не дядя Эндрю, настаивал на том, чтобы она пожила месяц в хижине из дерна и поняла, есть ли у нее смекалка и стойкость, которые необходимы для жизни в диких краях, если ей когда-либо представится такая возможность. Да, еще остается дядя Эндрю, и ему можно написать, но все же это совсем не то.
