Линетт чувствовала его тепло, его дыхание. Ее тело стремилось к нему, ей хотелось прислониться к его плечу, потянуться к нему губами и отважиться на поцелуй…
– Вот видите. – Слова Гейбриела эхом отзывались в ее сознании. – Нам не надо даже прикосновения, чтобы почувствовать друг друга.
Гейбриел выжидал, и это окончательно обезоружило Линетт. Если бы он шевельнулся, чтобы поцеловать ее, она бы отступила назад, но он выжидал, глядя на нее нежным, любящим взглядом.
– Гейбриел, это невозможно, – внезапно вырвалось у нее.
И тут он обхватил ее лицо ладонями так деликатно, словно это была тончайшая вырезанная аппликация.
– Как человек, занимающийся наукой, я готов поклясться, что в этой жизни нет ничего невозможного, а как мужчина, искренне верю: это еще далеко не все, что нам суждено пережить вместе. Вы и я, мы оба предназначены друг для друга…
– Ночь с вами станет настоящим раем, – призналась Линетт.
И тут Гейбриел наконец поцеловал ее. А может, это она поцеловала его? Впрочем, не важно: это было рай. Нежное прикосновение, и они вместе насладились им.
Силы покинули Линетт, когда Гейбриел начал целовать ее шею, губы… Теперь она думала лишь о цепочке случайностей, которые свели их здесь. Впрочем, и эти мысли вскоре улетучились; к этому времени они оба разделись, и Гейбриел устроился рядом с ней в шезлонге, натянув поверх пальто, чтобы защитить их от ночной прохлады.
Он был немногословен, и его самообладание поражало Линетт. Не выдержав, она сама притянула его к себе.
Когда Гейбриел проснулся, Линетт уныло смотрела в потолок.
– Это не начало, Гейбриел, а конец, – едва слышно произнесла она.
– Только не сейчас, Линетт. Нет необходимости принимать решение заранее. Мы можем…
– Нет. Во мне нет ничего хорошего. – Она встала и начала натягивать нижнюю рубашку.
– Дорогая, вы ошибаетесь.
– Нет, не ошибаюсь. Шарль Страусе соблазнил меня, когда мне не было и двадцати. Он показал мне все прелести плотской любви, пока я не возжелала его больше, чем собственное искусство, больше, чем честь.
– Ваше прошлое ничего не значит для меня, но если вы расскажете мне все, я готов слушать хоть всю ночь. У нас достаточно времени, и мы одни. Мне хочется, наконец, понять, почему вы такая…
На какое-то мгновение Линетт зажмурилась. Начав свой рассказ, она смотрела на Гейбриела с такой тоской в глазах, что это разрывало его сердце.
– Однажды мы отправились на бал-маскарад – один из тех, которые были так популярны в Гавре. Страусе дал мне поразительное домино из шелка, самого чудесного материала, который когда-либо прикасался к моей кожи. Он возбуждал почти также, как прикосновение мужчины.
Так вот оно что, подумал, Гейбриел, этот Страусе знал толк в соблазнении!
– Он рекомендовал мне пойти обнаженной под верхним платьем, а поскольку я была уже достаточно развращена, то охотно согласилась. По пути на бал мы пили шампанское, и когда я была уже не совсем в себе, Страусе велел мне соблазнить нужного ему человека, решив, что его жена станет самым эффектным подарком, тогда как сам он будет смотреть на происходящее со стороны. – Линетт сглотнула, словно пытаясь сдержать тошноту. – Я сделала это. – В ее голосе неожиданно зазвучал вызов. – Я переспала с тем человеком, как того требовал Шарль, а когда мы вернулись домой, Шарль был так возбужден, что захотел получить свою порцию, решив, что настал его черед. Я позволила ему это, притворившись, что мне хочется того же.
Из груди Линетт вырвался тихий стон, но она огромным усилием воли подавила его.
– Мы были женаты уже почти год, когда я однажды попыталась отказать ему, поскольку заподозрила, что он был с другой женщиной. Я просто взбесилась от ревности, и мы подрались – в прямом смысле. В конце концов, Шарль привязал меня к кровати, завязал мне глаза и заявил, что, если я немедленно не удовлетворю его, он приведет всю мужскую прислугу в доме и от души повеселится. Тогда-то я и научилась использовать свои возможности столь же эффективно, что и он.
Гейбриел почувствовал, что его мутит. Неужели Линетт до сих пор не поняла, что Шарль Страусе лишил ее большего, чем просто невинности?
– Теперь вы видите, что я всего лишь распутная шлюха самого низкого пошиба. – Линетт опустила голову, чтобы скрыть слезы.
– Страусе научил вас всему, что следует знать о соблазнении, и ничему, что касается любви, – с тихой яростью проговорил Гейбриел, – но вы заслуживаете гораздо большего.
Линетт оттолкнула его, но лишь потому, что он позволил ей это.
– Мне наплевать на то, что вы думаете, и на то, чего я заслуживаю, милорд. Правда в том, что я никогда не позволю себе вновь оказаться в подобной ситуации.
– То, что было у вас с Шарлем, не являлось браком – это было рабство, но ни в коем случае не супружество.
– Мне не нужна ваша жалость. – Линетт гордо вскинула подбородок.
– Меньше всего я думал о жалости, – поспешно возразил Гейбриел, крайне удивленный тем, что Линетт так восприняла его слова. – Не жалость, а лишь терпение – вот что я имел в виду. До недавнего времени я сам был лишен этого качества и лишь сейчас понял, почему в последние годы мне так не везло. Теперь я готов попрактиковаться в этом и буду ждать вас столько, сколько потребуется.
Гейбриел хотел продолжить, но тут произошло неожиданное: Линетт с горьким плачем бросилась прочь от него.
Гейбриел бросился было за ней, но тут же остановился, решив, что это как раз тот случай, когда он должен собрать все свое мужество и до конца сохранять самообладание.
Весть об отречении Наполеона дошла до поселка несколько дней спустя: ее принес капитан Уилтон, примчавшийся галопом без единой остановки от самого Лондона.
Окончание войны и прелестная весенняя погода оказались отличным поводом для празднования в деревне с ярмаркой, вкусной едой и танцами, думала Линетт, стоя рядом с Гейбриелом позади многочисленной толпы, собравшейся на ступеньках церковной лестницы. Линетт счастливо улыбалась, а Гейбриел впервые после начала войны обнаружил повод почувствовать себя хоть за что-то благодарным Наполеону.
Но еще больше он был благодарен Линетт за то, что она согласилась находиться так близко от него. Сейчас она играла роль добропорядочной леди, пытаясь лишить неоправданных надежд пару мужчин, которые уже довольно длительное время приглядывались к ней.
В конце концов, Гейбриел, на плече которого крепким сном спала Клер, попытался завязать безобидный разговор:
– Как, однако, много людей собралось, верно? Как вы думаете, хоть одна душа осталась дома?
Линетт молчала, хотя и не стала отворачиваться от него.
