Глава 17
Иезуит и два француза ожидали в вестибюле. Бактериари Бей прошел мимо них, но вскоре вернулся с безбородым стариком, на голове которого был тюрбан со звездами Зодиака, и с чернобровым юношей, отличительной чертой которого был большой нос. Юноша бегло говорил по-французски.
— Меня зовут Агобян. Я армянский католик и купец, друг и поверенный его превосходительства. А это его духовный наставник и астролог Хаджи Сефид.
Анжелика шагнула вперед, намереваясь сделать реверанс, но остановилась, увидев, что астролог отпрянул и забормотал что-то по-персидски.
— Сударыня, вам не следует приближаться к нашему почтенному исповеднику. Он очень праведен во всем, что касается женщин. И он пришел к нам лишь для того, чтобы осмотреть вашу лошадь и узнать, нет ли тут какой-нибудь связи с неблагоприятным расположением светил.
Астролог был очень худ — кожа да кости, обтянутые полотняным кафтаном, подпоясанным металлическим поясом. Его длинные ногти были окрашены в ярко-красный цвет, такого же цвета были и ногти на ногах, обутых в деревянные сандалии. Казалось, он не ощущал ни холода, ни снега, когда они шли по саду, направляясь в конюшню.
— Каким секретом вы владеете, что не ощущаете холода? — спросила Анжелика.
Старик закрыл глаза и ничего не ответил. Затем вдруг неожиданно молодым и мелодичным голосом произнес несколько фраз. Армянин перевел:
— Наш астролог говорит, что секрет очень прост. Необходимо полное воздержание от всех земных удовольствий. Он отвечает вам, хоть вы и женщина, только потому, что вы не приносите зла. Тем не менее ваша лошадь находится под подозрением. Хотя это и странно, ибо нынешний месяц — время для этого необычное.
Покачивая головой, старик обошел вокруг лошади, затем снова заговорил. Агобян переводил:
— Самый несчастливый месяц может оказаться благоприятным для того, кто искренне молится и кому благоволят звезды. Всевышний принимает молитвы страждущих. Старик говорит, что печали ложатся не морщинами на лицо, а шрамами на сердце. Вы на пути спасения…
Едва астролог пробормотал эти слова, как лицо его внезапно изменилось. Густые брови нахмурились, бледные глаза засверкали. На лицах всех персов мгновенно отразилось то же выражение — гнев.
— Он говорит, — воскликнул армянин, — что среди нас змея, которая воспользовалась гостеприимством, чтобы укусить.
Кривой палец старика с ярко-красным ногтем вытянулся прямо перед ним.
— Флико! — в ужасе закричала Анжелика.
Но двое охранников уже схватили юношу и швырнули на колени. Из его кармана выкатились три драгоценных камня — изумруд и два рубина.
— Флико! — в отчаянии повторила Анжелика.
Хриплым голосом посол выкрикнул какие-то слова и схватился за кривую саблю, висевшую у его пояса.
Анжелика бросилась к нему.
— Что вы собираетесь сделать? Отец, вмешайтесь, прошу вас! Не может же его превосходительство отрубить мальчику голову…
— В Исфагане это было бы уже давно сделано, — холодно заметил иезуит. — И памятуя о вашей безопасности, я советую вам не вмешиваться. Это расценено как оскорбление. Его превосходительство все равно никогда не поймет, почему он не может наказать воришку так, как он того заслуживает.
Тем не менее он попытался смягчить гнев посла, в то время, как Анжелика боролась с охранниками, которые пытались увести ее, а трое других держали Мальбрана, успевшего обнажить шпагу.
— Его превосходительство смягчился и согласен, чтобы вору отрубили только язык и руку, — перевел иезуит слова посла.
— Его превосходительство не имеет права наказывать моего слугу. Мальчик принадлежит мне. Только я могу решать, как его наказывать.
Бактериари Бей обратил на нее взгляд, который несколько смягчился.
— Его превосходительство желает знать, какого наказания, по-вашему, заслуживает воришка?
— Я… я дам ему двадцать семь ударов плетью.
Посол, казалось, задумался, потом издал какое-то утробное рычание, круто повернулся и поспешил в дом.
Слуги молча вывели всех французов вместе с дрожащим от страха Флико из сада и захлопнули за ними ворота.
— Где же наши лошади?
— Их захватили проклятые турки, — сказал Мальбран. — И мне кажется, что они не собираются возвращать их нам.
— Тогда нам придется идти домой пешком, — сказал один из лакеев.
***
…Анжелика как убитая проспала до десяти часов утра. В десять дверь постучали.
— Мадам, вас хотят видеть.
— Я никого не принимаю.
Открыв глаза, она увидела Жавотту.
— Мадам, — сказала бледная служанка, — там два офицера. Они требуют, чтобы я подняла вас. «Неважно, как вы это сделаете», — сказал один из них.
— Пусть подождут, я встаю.
— Мадам, — дрожащим голосом сказала Жавотта, — я боюсь. Похоже на то, что вас хотят арестовать.
— Арестовать?! Меня?!
— Они приказали подать вам экипаж и выставили стражу у всех дверей.
Анжелика поднялась, пытаясь собраться с мыслями. Чего они хотят? Прошло то время, когда это могла быть одна из штучек Филиппа. Одна лишь ночь минула с тех пор, как король облагодетельствовал ее местом за столом. Что же могло произойти?
Она торопливо оделась и вышла к офицерам, пытаясь скрыть зевоту. Ей вручили письмо. Почему же так дрожали ее руки, когда она ломала печать?
Жавотта не ошиблась. Казенным слогом ей предписывалось следовать за подателем сего приказа. В конце письма была приложена королевская печать.
— Кто дал вам это письмо?
— Наш старший начальник.
— И что мне надо делать?
— Следовать за нами, мадам.
Анжелика повернулась к слугам, которые стояли возле нее полукругом. Она приказала Мальбрану, Роджеру и еще трем слугам оседлать лошадей и ехать за ней. Но тут вмешался офицер:
— Простите, сударыня, но король приказал привезти вас одну.
Сердце Анжелики забилось.
— Я арестована?
— Не знаю, сударыня. У меня приказ — привезти вас в Сен-Манде.
Анжелика уселась в экипаж, мучительно раздумывая, что это за место — Сен-Манде? Монастырь, что ли, куда ее поместят, чтобы прервать все связи со светом? Выберется ли она когда-нибудь оттуда? Что будет с Флоримоном? И тут ее осенило, что это то самое Сен-Манде, которое построил бывший министр финансов Фуке. Она с облегчением вздохнула. Ведь после ареста Фуке король отдал все его поместья Кольберу.
Но тут она снова забеспокоилась. Она успела повидать немало странных и необъяснимых арестов. Иногда жертвы репрессий появлялись вновь, улыбающиеся после перенесенных ими потрясений, но уже лишенные состояний и поместий.
Анжелика вспомнила, что ничего не сделала, чтобы обезопасить свое состояние.
