Скарклифф откинулся в кресле. Это было неуклюжее, изрядно потертое сооружение с грязными сплющенными подушками и приземистыми ножками, но одноглазый великан восседал, точно лорд в парадном зале своего замка. Пес, шумно принюхавшись к моему пирогу, опять свернулся калачиком у его ног. Мастиф явно принадлежал Скарклиффу, а таверна была его излюбленным местом. Он наверняка часто бывает здесь. И по всей видимости, чувствует себя как дома среди иностранных матросов и докеров, изуродованных оспой шлюх и местных головорезов; такое окружение больше в его духе, чем эксцентричные развлечения Кортни в Саутуарке.
Я вытер рот, и Скарклифф оскалил в ухмылке пеньки зубов:
– Недурно, а?
– В жизни не ел пирога хуже, – отозвался я.
Теперь, набив живот, я стал ощущать последствия драки с лордом Робертом; все мышцы разом принялись ныть.
– Надо ехать, – прибавил я, – не то так одеревенею, что не смогу двигаться.
– К чему спешить-то? Давай еще по одной на дорожку. Снаружи холодно, как у старой ведьмы между ног, а нам, мужчинам, надобно беречь свое хозяйство.
С этими словами он вновь потянулся к кувшину. Похоже, у него был дар поглощать спиртное в любых количествах: лишь за то время, пока я расправлялся с пирогом, он осушил три полные кружки. Я выпил только одну, и этого мне обычно хватало. Пойло настолько перебродило, что изрядная головная боль мне уже была обеспечена, и к тому же меньше всего мне нужно было сейчас опьянеть. Нам предстояло ехать вдвоем через ночной город; несмотря на добродушие Скарклиффа, я не был до конца уверен, что он не замышляет какую-нибудь гнусность. С Кортни сталось бы приказать одноглазому наемнику позаботиться о том, чтобы я никогда не вернулся в Уайтхолл, даже если выберусь из Тауэра целым и невредимым. Несмотря на все эти размышления, минуту спустя мы со Скарклиффом уже чокались кружками. Мы выпили еще по четыре порции, и я ощутил, как плещется в желудке эль; зал таверны поплыл перед глазами.
Наконец я бросил на стол несколько монет в уплату за выпивку, а Скарклифф прибавил к ним свои деньги. Он ущипнул Нэн за аппетитную попку, и служанка игриво шлепнула его по руке; набросив плащ и надев несуразно большую шляпу, он наклонился к мастифу и почесал его под подбородком; я услышал шепот: «Веди себя хорошо, пока я не вернусь». Затем Скарклифф поднял на меня взгляд единственного глаза и заметил:
– Ночь теплее не станет.
Я вышел вслед за ним на задний двор, к конюшне. Шафран приветственно заржал и принялся меня обнюхивать. Я воспользовался подставкой, чтобы забраться в седло – бедра болели так, словно я ухитрился порвать все сухожилия, – и проверил, на месте ли шпага. Никуда она не делась – так и покачивалась в ножнах, притороченная к седлу. Скарклифф заплатил сорванцу, который присматривал за нашими конями, и одним махом вскочил на своего громадного жеребца.
Мы выехали со двора в тусклом свечении укутанной туманом луны, мороз немилосердно щипал не прикрытые одеждой участки кожи. Я потуже замотал шарфом рот и нос. Холод отчасти развеял алкогольные пары; я ощущал себя приятно хмельным, но отнюдь не пьяным в стельку. Скарклифф на своем жеребце неторопливо ехал впереди, невозмутимый, точно весь вечер хлестал чистую воду. Он оглянулся на меня через плечо; в этот самый миг зимний туман раздался – лунный луч упал на его изуродованное лицо и сверкнул, отразившись в единственном глазу.
Я перехватил его взгляд и потянулся за шпагой.
Тут на нас и напали.
* * *Их было двое, оба в плащах и в масках, верхом на вороных конях, чьи копыта сбивали с дороги намерзший лед. Когда они вырвались из темноты прямо на нас, Шафран в испуге запрокинул голову – я вцепился в поводья, едва не съехав с седла. Скарклифф развернул жеребца, ловким маневром оттеснив одного из нападавших, который метнулся было к узде его коня. Для своих внушительных размеров мышастый оказался на удивление подвижным. Затем я услышал, как второй нападавший, тот, что скакал ко мне, выкрикнул: «No, ése no! El joven! Agárrelo!»,[4] и Скарклифф проревел:
– Скачи, парень! Живо!
До этой минуты я считал, что верзила сам и задумал нападение, но, услышав, как он рывком выдернул шпагу – оружие на морозе частенько пристывало к ножнам, и Скарклифф, судя по всему, щедро смазал маслом свой клинок, – не стал мешкать, чтобы выяснить, так ли это. Я ударил каблуками по бокам Шафрана и вытянутой рукой наотмашь хлестнул своего преследователя, отчего тот качнулся в седле, а я получил фору на старте.
Шафрана не нужно было подгонять. Почти все время нашего пребывания в Уайтхолле он праздно стоял в конюшне, и я лишь изредка выезжал на нем. Он рванул с места так, что человек в маске, застигнутый врасплох, едва успел свернуть коня с пути. Тем не менее, мчась к дороге, я твердо знал, что он погонится следом, а потому привстал в седле, чтобы облегчить бег Шафрана.
– Скорей, дружок, скорей! – прошептал я на ухо скакуну. – Спасай мою шкуру!
У меня были все основания для опасений. Нападавшие говорили по-испански; можно было не сомневаться: они служат Ренару и наверняка все это время следили за мной, дожидаясь подходящего случая, чтобы отобрать мою добычу. Я потерял бдительность, чрезмерно увлекся подозрениями в двуличии Скарклиффа. Мне и в голову не пришло, что Ренар станет за мной следить.
Стук копыт позади становился все громче. Я оглянулся через плечо: за мной гнались оба преследователя; тот, кого я ударил, скакал впереди. Он был более субтильного сложения, чем его спутник; полы черного плаща развевались на скаку, словно крылья, в тусклом лунном свете; то и дело поблескивал металл – в том числе обнаженная шпага, которую он сжимал в руке, затянутой в перчатку, другой рукой направляя коня.
Я напряг зрение, вглядываясь в даль. До Уайтхолла должно быть не так и далеко. Самое меньшее пара миль – и передо мной откроется освещенный факелами гигантский силуэт дворца. Нас встретят стражники, придворные и чиновники; час не такой уж и поздний. Никакие испанцы не посмеют посягнуть на мою жизнь у стен дворца. Ренар выбрал это время для нападения, потому что уже стемнело и на дороге не было ни души. Теперь, после смерти Перегрина, он не может позволить себе пробудить подозрение в королеве. Все должно выглядеть так, будто я пал жертвой несчастного, но в целом самого заурядного случая, что меня нагнали и прикончили вдали от Уайтхолла, когда я занимался делом, которое он мне поручил…
Внезапно Шафран взвился на дыбы и метнулся в сторону, едва не сбросив меня. Повиснув на поводьях и запутавшись правой ногой в стремени, я пытался обуздать коня, но он уже рванул прочь с дороги и теперь во весь опор несся к открытым полям Сент-Джеймсского парка. Как ни натягивал я поводья, но остановить его не мог – и, мельком глянув через плечо, понял почему.
