Кандзаки-сан кивнул:
– И будет лучше, если ты возьмешь себе еще жену или наложниц. Выбери покрасивее и помоложе. Думаю, это пойдет на пользу твоей семье и тебе самому.
Акира ничего не сказал. Наутро он отдал семье распоряжение немедленно собраться и отправиться в одну из уединенных провинций, где проживали родственники Кандзаки-сан, и, сдержанно простившись с женой, наложницей и детьми, выехал в провинцию Вакаса.
Тайные мысли мои
Кому я оставлю в наследство,
Чьим открою глазам?
Сердце мое переполнил
Этот весенний рассвет.
Сайге[40]
Кэйтаро и Кэйко стояли на вершине холма, глядя как зачарованные на лежащий перед ними мир. Долина дремала, объятая утренней прохладой и тишиной. Недавно взошло солнце, и его мягкий свет омывал нежно-голубые небеса, золотил облака, набрасывал на землю неосязаемо-легкий покров янтарного сияния.
– Мне кажется, я уже забыла, что на свете есть такая красота! – прошептала Кэйко.
Кэйтаро ничего не ответил, хотя был согласен с нею. Он просто стоял и наслаждался тем, что ветер гладит его лицо и играет волосами, а солнце слепит глаза. Мир лежал перед ним как на ладони, яркий, чистый, прекрасный, и юноша ощущал прежде почти незнакомую щемящую нежность и вместе с тем – буйный восторг.
– Странно, – снова заговорила Кэйко, – разве объяснишь, что такое красота или счастье, а между тем они существуют…
И тогда Кэйтаро ответил:
– Когда-то я спросил об этом отца. Помнится, он ответил: «Красота – это то, что можно созерцать без всяких мыслей, испытывая непреходящее волнение и радость. Да, просто смотреть и восхищаться величием и одновременно простотою увиденного. Красота, – сказал он, – это, пожалуй, единственное, что способно подарить ощущение истинного блаженства души».
– А счастье?
– Не знаю, госпожа.
– Несмотря на то, что мы так часто говорим о борьбе, – промолвила Кэйко, – настоящее счастье как раз в том, чтобы получить то, что ты хочешь, чего у тебя никогда не было, просто так, без усилий, как небесный дар, ибо в борьбе можно растратить душевные силы, обесцветить желание, потерять себя. А счастье, за которое нужно платить, – это уже не счастье.
Они пошли дальше, не осознавая, как их сблизил этот разговор.
Крепость имела внушительные размеры, возвышалась на фоне светлого неба, точно потемневший от времени зуб гигантского чудовища. Кэйтаро хотел здесь жить, хотел называться сыном повелителя Сэтцу.
Неожиданно юноша понял, что, явившись сюда, должен убить князя Сабуро, отомстить за себя, за господина Нагасаву, за его воинов и тем самым исполнить свое предназначение!
Его губы шевельнулись, и он прошептал, сам не осознавая этого:
– Я должен его убить!
– Кого? – отозвалась Кэйко. – Того человека?
Кэйтаро удивленно посмотрел на нее и, опомнившись, произнес:
– Нет, другого.
– Быстро у вас все меняется!
– Если самурай решает проявить милосердие, он его проявляет, когда он считает, что необходимо убить, то убивает, – сурово изрек юноша.
Не желая его обидеть, Кэйко подавила улыбку.
– Как нам туда попасть? – задумчиво произнес Кэйтаро, оглядывая ворота. – Если я скажу, что ро-нин и хочу наняться на службу, они спросят, откуда я и кто мой прежний господин.
– Ничего, – ответила Кэйко, – положитесь на меня.
Когда юноша и женщина подошли к крепости и пришло время объяснять, кто они и откуда, Кэйко заговорила взволнованно, торопливо и в то же время складно. Случилось землетрясение, и они остались без крова, она и племянник, к тому же племянник лишился господина. Они пришли сюда, поскольку наслышаны о великодушии князя Аракавы. Она уверенно назвала массу несуществующих имен, чем окончательно сбила с толку стоявших в карауле самураев.
Образ красивой, хрупкой, беспомощной женщины заслонил от них облик молодого человека, его напряженное лицо с плотно сжатыми губами и неотступным взглядом блестящих черных глаз. Про землетрясение слышали все, и сюда в поисках работы и крова уже приходило немало людей.
Их пропустили, и Кэйтаро сказал:
– А вы умеете лгать, госпожа!
В его голосе звучало неодобрение. Она усмехнулась:
– Без этого не проживешь. – Потом спросила: – Я не обидела вас тем, что назвала своим племянником?
– Нет.
– Что вы намерены делать, господин? Кого вы ищете? Может, скажете мне? Возможно, я сумею вам помочь?
– Того, кого я желаю убить, не нужно искать. Но к нему сложно подобраться.
Кэйко довольно быстро отыскала дом Акиры и неторопливо вошла в ворота. Здесь царила суматоха: очевидно, кто-то собирался в дорогу или, напротив, недавно вернулся. Навстречу Кэйко вышла женщина, примерно ее возраста, не слишком привлекательная, но в новой добротной одежде, с аккуратной прической. Служанка? Вряд ли. Непохоже, чтобы она занималась тяжелой работой. Наложница? Жена?
Кэйко низко поклонилась:
– Здравствуйте, госпожа. Я пришла из дальних краев. Я потеряла жилье, и мне необходимо найти работу. Не нужна ли вам служанка?
Женщина растерялась:
– Мы уезжаем. К тому же это решает жена господина, Мидори-сан.
– Могу я ее увидеть? – спокойно и твердо произнесла Кэйко.
Женщина молча удалилась, и вскоре появилась другая. Взглянув на жену Акиры, Кэйко сразу почувствовала, что ее будет трудно обмануть. Жена! Если он не брал других жен, значит, сильно дорожил этой, первой! В самом деле, на ее облике лежала печать благородства, вполне способного заменить изысканную красоту. Чувствовалось, что эта женщина много лет прожила счастливо и безмятежно. Наверное, она умела пленять душой даже больше, чем телесной красотой. Вне всякого сомнения, Акира не был равнодушен к ней.
Только в тот момент Кэйко поняла, что в ней до сих пор теплилась надежда на то, что Акира просто не смог приехать за нею, что ему помешали какие-то обстоятельства. Теперь она окончательно уверилась, что обманулась.
– Кого вы ищете? – спросила Мидори.
– Наверное, вас, госпожа. – Кэйко повторила свою просьбу.
– Служанки нам не нужны, – отвечала Мидори. – Мы уезжаем.
– Жаль. – Кэйко не спешила уходить. – А где хозяин этого дома?
– В отъезде.
– Когда он вернется?
– Зачем вам?
– Со мной пришел еще человек, мужчина, ему тоже нужна работа.
– Мне нечего вам сказать, – натянуто отвечала Мидори. – Я не знаю, когда вернется мой супруг.
Постояв еще немного, незнакомка повернулась и вышла в ворота. Странное предчувствие стрелою врезалось в сердце Мидори, и она с трудом перевела дыхание. Лицо незнакомки было усталым, осунувшимся, обветренным, – наверное, она и впрямь проделала долгий путь! – и в то же время выразительным. Влажная чернота ее глаз скрывала что-то опасное, а улыбка была неискренней, заученной, коварной. Чего она хотела на самом деле? Зачем пришла?
