— Это одна из моих любимых комнат! — воскликнула Эвелин.
Натан открыл дверь и жестом пригласил ее внутрь.
Надо отдать должное Бентону — он опять оказался на высоте. Дюжина восковых свечей отражалась в окнах и стеклянном потолке, и казалось, что их в десятки раз больше. В обоих концах комнаты горели небольшие камины. Несмотря на холодный ноябрьский вечер, здесь было тепло и уютно.
В центре комнаты стоял маленький столик, накрытый на двоих. Его середину украшали пятирожковый канделябр и ваза с плавающими тепличными цветами. Вино уже было разлито по бокалам, и это означало, что Бентон притаился где-то поблизости, готовый услужить сию же минуту.
— О Боже! — ахнула Эвелин, покружилась и подняла глаза к потолку. — Потрясающе! — Она наградила Натана ослепительной улыбкой. — Даже не знаю, чем я заслужила такое внимание.
— Ты выдержала нашествие наших родителей, — сказал Натан.
Она усмехнулась и снова покружилась.
— Это чудесно, Натан!
— Прикажете подавать ужин, милорд?
Услышав голос Бентона, Натан вздрогнул от неожиданности и раздраженно вздохнул. Этот человек обладал способностью появляться в самые неподходящие моменты.
— Пожалуйста, Бентон. Я очень проголодалась, — вежливо произнесла Эвелин.
Дворецкий пошел за ужином, а Натан усадил жену на один из двух стульев и сам сел за стол напротив нее. Ее глаза блестели в пламени свечей. Натан неловко поерзал на стуле. Он не знал, когда именно это произошло, но его хрупкая, одержимая горем супруга вдруг превратилась в самоуверенную красавицу.
— Помнишь то лето, когда в кухне случился пожар, и мы жили с твоими родителями в Садли-Хаусе?
— Конечно. Это было самое длинное лето в моей жизни, — усмехнулся Натан.
— Во всяком случае, ты мог свободно разъезжать по своим делам, — со смехом заметила Эвелин, — а я почти все время проводила в обществе твоей мамы и тети.
— Как печально! — Он скорчил гримасу.
— Это было очень спокойное лето: я много читала и вышивала, — продолжила она. — Я любила кататься верхом, но твой отец разрешал мне ездить только на старой кляче, потому что боялся, что я упаду. Еще я любила гулять, но мне приходилось делать это рано утром, пока не встала твоя мать, так как, по ее мнению, длительная ходьба вредна для дамы.
— У нее много подобных предубеждений, — согласился Натан. — Когда я был маленьким, она запрещала мне бегать, потому что думала, что это повредит моим легким.
Они оба улыбнулись.
Натан почувствовал легкие угрызения совести. Он вспомнил, что его жена часто оставалась одна: он уезжал в Лондон вместе с Доннелли, а потом они вдвоем отправились в Эдинбург за Ламборном.
Воспоминания Эвелин были прерваны появлением двух лакеев, которые внесли подносы, накрытые серебряными колпаками. Бентон шествовал за ними. Лакеи сняли колпаки и поставили перед Эвелин и Натаном тарелки с жареной куропаткой и спаржей.
— Как вкусно пахнет, Бентон! — воскликнула Эвелин, сложив руки перед собой. — Передай кухарке мою благодарность.
— Обязательно передам, мэм. — Он взял со стола салфетку, картинным взмахом руки развернул ее и аккуратно положил Эвелин на колени.
Натан сердито наблюдал за дворецким и слугами. Если они сейчас же не уйдут, он даст Бентону хороший пинок под зад. Дворецкий потянулся к салфетке Натана, но тот шлепнул его по руке.
— Все, хватит! — рявкнул он. — А теперь идите. Дайте человеку поужинать со своей женой наедине!
— Слушаюсь, милорд, — Отозвался Бентон и жестом показал лакеям, чтобы те вышли из комнаты.
Когда они, наконец, остались вдвоем, Натан вздохнул и откинулся на спинку стула.
Эвелин принялась за куропатку.
— Божественно! — произнесла она с улыбкой и указала вилкой на его тарелку: — Ты должен это попробовать.
Он взялся за свою вилку. Да, в самом деле, вкусно.
— Интересно, а ты помнишь хоть что-то хорошее о нашей супружеской жизни? — неожиданно спросил Натан.
Она вскинула брови, аккуратно отрезая от куропатки еще один кусок.
— Конечно. Вообще-то таких воспоминаний несколько.
— Например?
— Например, день нашей свадьбы и рождение нашего сына.
Он заметил, что она совершенно спокойно произнесла эти слова.
— Еще — как мы ходили на лошадиные бега и, как нам обоим это нравилось.
Эвелин немного помолчала, предаваясь воспоминаниям.
— А хочешь знать, что мне запомнилось больше всего? — спросила она с озорной улыбкой.
— Интересно, — протянул Натан, — совпадет ли это с моим мнением.
Но ее ответ разочаровал Натана.
— Когда мы соревновались в стрельбе из лука, и я победила.
Он поднял голову и с облегчением увидел, что она улыбается.
— Разве? — удивленно повторил он. — Это я победил, Эви!
Эвелин весело расхохоталась. Ее смех колокольчиками разнесся по комнате.
— Ты ошибаешься, Натан! Ты совершенно не умеешь обращаться с луком и стрелами, а у меня очень твердая рука.
— Ну, теперь-то ты можешь говорить что угодно, — засмеялся Натан. — Готов спорить, что тебе больше не удастся победить меня в соревновании по стрельбе из лука.
Она слегка прищурилась:
— Это вызов?
— Да, — подтвердил он и поднял свой бокал. — Победитель сам выберет себе награду.
— Ого! — Эвелин чокнулась с его бокалом. — Это интересно.
Они продолжили трапезу. Эвелин перечисляла другие случаи, которые ей запомнились: как в один очень снежный день они катались на санках с горки у озера; как запускали фейерверки, которые Натан привез в Истчерч, чтобы отпраздновать День Гая Фокса[2]; как отмечали Новый год в гостях у лорда Монтклера.
Спустя какое-то время вернулся Бентон, убрал грязные тарелки и поставил на стол фруктовое мороженое и десертное вино. Эвелин со смехом вспомнила, как на берегу реки за ними погнался рассерженный гусь, и говорила довольно долго. Натан подозревал, что ее красноречие — так же как и разрумянившиеся щеки — следствие выпитого вина. Пока она расписывала подробности гусиной атаки, Бентон вышел, тихо затворив за собой дверь.
Натан помнил тот день так четко, как будто это случилось вчера. Он учил Эвелин ловить рыбу, и она случайно закинула удочку совсем рядом с выводком гусят. Сердитая гусыня погналась за ней. Эвелин в испуге бросила удочку и с визгом побежала к Натану, раскинув руки. Но тот так хохотал, что не мог ей ничем помочь. Эвелин впорхнула в его объятия, и они повалились в заросли камыша. Вспомнив об этом, Натан опять расхохотался.
— Ты по-прежнему смеешься надо мной? — шутливо спросила Эвелин.
