Потом их долгое первое объятие сменилось поцелуями в глаза и нос, он принялся щекотать ее горло – платок, который мешал этому, был бесцеремонно отброшен в сторону. Короткая передышка в их любовной игре тут же заполнилась причитаниями Джиллиан: «Пожалуйста…», но Адам не обращал внимания, вытаскивая заколки из ее волос, которые ослепительным каштановым каскадом упали к ее бедрам, целуя мочки ее ушей, когда она повернула голову, и ее затылок, когда она попыталась спрятать лицо у него на груди.
Огонь с губ Джиллиан разлился по всему ее телу. Постепенно и смутно в ее мозг пробилась мысль, что терять ей, в общем-то, нечего. Адам и так уже понял, какая она есть, и ничто не могло еще больше принизить ее в собственных глазах. Зачем же она так яростно борется сама с собой, заставляя противиться ему? Почему бы ей не получить удовольствие, раз она уже заплатила за него самую страшную цену? Она подняла голову, чтобы встретить его губы, уже сама без принуждения его руки, которая в это время сосредоточенно расстегивала ее платье.
Адам был рад тому, что символическое сопротивление Джиллиан закончилось достаточно быстро. У него был опыт уламывания кокетливой неприступности, которое зачастую длилось гораздо дольше, но у него и мысли не было, что и Джиллиан играет в эту игру. Она отдала себя в его распоряжение, и было бы глупо и неестественно жеманничать, когда, по его мнению, он принял на себя всю ответственность за ее честь и ее счастье. Адам никогда не считал жеманство – даже откровенно показное – стимулирующей формой любовной игры. Он всегда хотел, чтобы его женщина открыто демонстрировала свой голод, вроде того, что разгорался в глазах его матери, когда она смотрела на своего мужа.
Он получил то, что хотел, в полной мере, даже с избытком. Джиллиан сама сорвала с себя одежду, беспорядочно разбрасывая ее, пока они целовались и ласкали друг друга по пути к постели. Когда оставался последний шаг, Адам поднял ее на руки и, положив на кровать, прижался губами к ее груди. Джиллиан застонала и вцепилась в его голову, потом руки ее лихорадочно побежали по его спине и плечам, притягивая его к себе, желая, чтобы он накрыл ее тело своим.
Теперь сопротивлялся уже Адам. Подсознательно он понимал, что слишком утомлен, чтобы начать снова, после того, как закончит. Джиллиан нужно удовлетворить с одного раза, чтобы ей не хотелось второго, по крайней мере, пока он не поспит немного. Он лег в постель, но рядом с ней. Руки его гладили ее живот, пробираясь между раздвинувшихся бедер. Она слепо искала его ртом, но, к радости Адама, похоже, не знала, как обращаться с мужчиной, чтобы усилить его страсть. Очевидно, несмотря на то, что Джиллиан уже дважды была замужем, она не слишком преуспела в искусстве любви.
– Не торопись, любимая, не торопись, – шептал Адам. – Так удовольствие будет сильнее.
Джиллиан была способной ученицей. Когда Адам заговорил с ней, глаза ее раскрылись. Она боялась смотреть ему в лицо, боялась, что увидит нечто противоречащее дрожащей нежности его голоса. Взгляд ее уперся в его тело, и она затаила дыхание от его великолепия – тугой линии мускулов, опоясывавших его руки, грудь, живот и бедра, сверкания белой кожи под спутанным клубком черных вьющихся волос. То тут, то там виднелись белые рубцы от старых ран, но они не имели ничего общего с уродствами Гилберта.
– Вы так прекрасны, – вздохнула Джиллиан. – Я никогда не видела такого красивого мужчины.
Такой комплимент Адам получал не первый раз, но это был первый, которому он поверил. Он знал, что другие женщины, которые льстили ему, точно так же превозносили мужчин до него и будут превозносить после. До этого момента он никогда не любил и не делил ложе с женщиной, которая действительно любила его.
Он не отвечал словами, но губами и руками дарил блаженство той, которая боготворила его. Очарование тела Адама притянуло к себе пальцы и губы Джиллиан. Ее первые прикосновения были осторожными, но стоны и вздохи ее любимого, то, как он тянулся к ней, доказали ей истинную ценность таких ласк. И скоро она чуть не рыдала, снова в истоме прося: «Пожалуйста… Пожалуйста…», но теперь слова эти имели совершенно иной смысл.
От взрыва наслаждения, поразившего Джиллиан, когда Адам, наконец, закончил их любовную игру, она почти лишилась чувств. Очень смутно она осознавала, как Адам снял вес своего тела с нее, как его руки гладили ее сбившиеся волосы. Когда волна наслаждения начала спадать, чувства понемногу стали возвращаться к ней, и она поняла, что Адам теперь лежал рядом с ней, мерно дыша во сне. Джиллиан не представляла, что ей теперь делать. Она боялась шевельнуться, чтобы не разбудить Адама. Оставаться в постели она тоже боялась, считая весьма возможной ситуацию, что Адам, когда проснется, прогонит ее, как прогнал бы любую проститутку, исполнившую свою работу. Кроме того, ей не хотелось уходить и потому, что этот момент, возможно, был последней радостью ее любви.
Раздираемая страхом и любовью, она лежала так тихо, что вскоре сама погрузилась в сон и проснулась лишь через несколько часов, когда Адам повернулся во сне и навалился на нее. Всплеск страха сразу же сменился в ней трепетом радости, когда она сообразила, что это Адам, но затем ее вновь наполнило сосущее чувство отчаяния. Как же он, наверное рассердится, когда увидит ее лежащей здесь, словно на правах жены. Заморгав, чтобы остановить слезы, Джиллиан начала потихоньку выбираться из-под Адама, но тяжелая рука его, лежавшая у нее на груди, напряглась, удерживая ее.
– Господи, какие же мы идиоты – так заснуть, – сонно пробормотал он. – Прости меня, Джиллиан. Дело в том, что мы каждую ночь куда-то скакали и сражались, а днем спали только вполглаза, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Я очень устал, – он улыбнулся, все шире открывая глаза. – Особенно от этой последней скачки. Мне никогда не приходилось сидеть на более ретивой кобыле.
Джиллиан смотрела на него, вытаращив глаза. Голос и лицо были теми же, нежными, как и рука, ласкавшая ее волосы. Неужели она неправильно поняла его смех? Нет, потому что нельзя неправильно понять злобу, с какой он оттолкнул ее от себя во дворе.
Усмешка на лице Адама погасла, и он приподнялся на локте.
– Ну что ты, любимая, не сердись на меня так. Я ничего не мог с собой поделать, клянусь. Мне очень жаль, что я испортил твой хитрый план скрыть наши действия от служанок. Конечно, начнутся сплетни, и вполне справедливые, но если ты хорошенько отстегаешь первую же, которая косо посмотрит или скажет лишнее, в дальнейшем у тебя с ними проблем не будет.
Джиллиан настолько удивилась предположению Адама, будто она хотела скрыть их отношения от слуг, что лишилась дара речи. Затем ей вдруг показалось, что она поняла, почему он оттолкнул ее, когда она бежала к нему. Адам, возможно, просто пытался защитить ее от ее собственного легкомыслия. Как же она была глупа! С чего бы Адаму беспокоиться, чтобы его люди не узнали, что он спит с чужой женой? Для него-то ничего зазорного в этом нет. Это для женщины должно быть позором. В мозгу Джиллиан мелькнул огонек страха, что причиной осторожности Адама может быть его желание не связывать себя какими-либо обязательствами перед ней, но она отогнала эту мысль и протянула руку, чтобы прикоснуться к его лицу.
