И вот теперь, когда игра стала интересна присутствующим мужчинам, выбрали первого водящего — Миллисент.
Через час гостиная превратилась в свалку из смеющихся подвыпивших гостей.
Миллисент не могла никого узнать, но все с удовольствием попадались ей на пути, чтобы быть пойманными и отпущенными. Поэтому она не выиграла ни одного шиллинга, но так часто ошибалась, что быстро опьянела от хереса, с трудом дошла до угла и села. Поэтому миссис Эверси пришлось ее спасать, успокаивать и поить горячим кофе.
Следующим был Колин: ему завязали глаза, и быстро выяснилось, что он отличный и безжалостный игрок. Он прекрасно знал расположение вещей в гостиной, у него были длинные ноги и руки и прекрасный нюх.
Он крепко схватил сюртук Йена и уже не выпускал его из рук.
— Пахнет лошадиным задом! Это Йен!
— Только не вслух! Мы не договаривались, что можно нюхать! Это нечестно! — Йен пришел в ярость. — Ты не получишь шиллинга.
— Дай ему шиллинг! Он не виноват, что от тебя пахнет лошадиным задом.
Оливия с радостью присоединилась к спору.
— Возможно, вы имели в виду не «пахнет», а «ведет себя»? — серьезно спросил герцог.
— Пахнет! — раздался хор голосов.
После оживленного обсуждения пришли к решению, что не важно, пахнет ли на самом деле от Йена лошадью, но Колин угадал верно, поэтому Йену пришлось отдать ему шиллинг и пожать руку.
Казалось, Монкрифф просто выжидает, наблюдая за игрой вместе с мистером и миссис Эверси, которых выбрали судьями.
— Разве я не мог не понюхать тебя? Ты был прямо у моего носа, — объяснил Колин, пытаясь успокоить брата.
Следующим был Гарри.
Ему завязали глаза галстуком, затем Йен энергично раскрутил его и вытолкнул на середину комнаты. Женевьева протянула к нему руку. Никогда прежде она не делала этого, не касалась его, кроме как во время вальса, не дотрагивалась до его кожи, не прижималась к его груди, не запускала пальцы под рубашку.
Но он поцеловал ей руку.
Не успела она опомниться, как Гарри схватил ее.
— Поймал! — раздались оживленные крики.
Женевьева замерла.
Лицо Гарри было оживленным и порозовевшим. На мгновение Женевьева затаила дыхание, пока его пальцы ощупывали шелк ее платья, коснулись локтя, но не посмели подняться выше, хотя по правилам разрешалось прикасаться к лицу. Несомненно, Гарри понял, что поймал женщину. Было так странно чувствовать жар его пытливой руки. Она должна была бы затаить дыхание.
Женевьева посмотрела на руку Гарри и подумала, прикасался ли он когда-либо к женщине так, как прикасался к ней Монкрифф.
После этого она перевела взгляд на Монкриффа.
Однако его глаза были с ледяным изумлением прикованы к руке Гарри. Словно она — ядовитая змея. Он сидел так тихо, что напоминал готовое к прыжку большое животное.
Женевьева смотрела на герцога, пока Гарри ощупывал ее запястье.
— Оливия! — наконец объявил он.
— Гарри, ты все перепутал и теперь должен Женевьеве шиллинг. Ей надо выпить, она ведь пьяница! — подмигнул Колин.
— Ничего подобного! — с притворным возмущением рассмеялась она.
— Она даже не может выпить до дна кружку темного пива в «Свинье и чертополохе», — вступился за Женевьеву Гарри, метнув быстрый взгляд на герцога. Наверное, он был потрясен своей ошибкой.
— Ты должен был ее понюхать, Осборн! — сказал Йен.
Гарри густо покраснел и сунул руки в карманы.
— Никогда бы не подумал, что ты не сумела от меня увернуться, — чуть извиняющимся тоном заметил он.
«Ты должен был меня узнать, — подумала Женевьева. — Должен был узнать жар моего тела, прикосновение к моей руке. Я была так близко. Ты должен был меня узнать».
— Я отдам тебе шиллинг позже, — мрачно заметил он.
— Я прощаю тебе долг, — великодушно отмахнулась Женевьева, — и можешь выпить за меня.
И тут все повернулись, заметив, что герцог величественно поднялся на ноги.
— Я надену повязку, Гарри.
Мгновение все пораженно молчали, но быстро пришли в себя и принялись поддразнивать его:
— Ваша светлость, поймайте меня, если сможете!
Женевьева заворожено смотрела, как герцогу завязывают глаза, которых он до последней секунды не отводил от нее.
К чести герцога надо сказать, что он оказался очень азартным. Не оставлял без ответа колкостей, почувствовав кого-либо на своем пути, делал рывок, но часто промахивался.
Женевьева вместе со всеми кружилась около него.
И вдруг — это совершенно не удивило ее — герцог протянул руку и схватил ее, безошибочно определив местонахождение девушки.
— Поймал! — с наигранным ужасом закричал Колин.
От прикосновения пальцев герцога Женевьева замерла на месте.
Он ощупал рукав ее платья и нахмурился, словно действительно не знал, кто из женщин сегодня вечером облачен в платье из плотного щелка на шерстяной основе.
После этого его пальцы переместились на ее теплую обнаженную руку. Прикосновение было едва заметным, но оно словно пробудило Женевьеву. Ее кожа покрылась мурашками. Странно, что все гости не заметили, как напряглись под тканью платья ее соски.
Конечно, герцог знал, кто был перед ним, и нарочно тянул, чтобы продлить ее мучения. Женевьева была удивлена, возмущена и испытывала невероятное возбуждение.
Герцог небрежно зажал рукав Женевьевы, и его рука отправилась в путешествие по ее руке к лицу. Он сосредоточенно нахмурился, осторожно, не спеша проводя пальцами и лаская шелковистую кожу ключиц, поднимаясь к шее, где бешено бился пульс.
Пальцы герцога задержались там на несколько секунд, потом скользнули по подбородку, по губам и замерли.
«Я хочу, чтобы ты лежала рядом обнаженная».
И чтобы у Женевьевы не оставалось больше сомнений в том, что и она хочет того же, герцог легкими прикосновениями оживлял ее тело и напоминал каждой ее клеточке об обещании близкого наслаждения.
Боже правый!
— Это же мисс Женевьева Эверси, — тихо произнес герцог.
И только тогда оба заметили, как притихли гости. Настороженные взгляды устремились на герцога и Женевьеву, гости недоумевали, стали ли они свидетелями чего-то недозволенного или же герцог просто очень бережно относился к мисс Эверси.
— Дай ему шиллинг, Дженни! — весело приказала Миллисент.
Герцог снял повязку и передал ее Оливии, а сам вернулся на свое место в углу комнаты.
И Женевьева, и герцог знали, что он выиграл больше, чем простую игру в жмурки.
Когда позже Женевьева поднялась в свою комнату, меньше всего она думала о сне. Она беспокойно расхаживала от стены к стене и смотрела на часы. Как нарочно, время тянулось мучительно медленно.
