Ей уже не было смешно, и она заторопилась.
Она услышала свой сдавленный шепот: «Пожалуйста». И тут герцог начал терять самообладание. Напряжение его большого тела, с усилием сдерживаемое желание, крепче сжавшие ее руки, прикосновения, утратившие осторожность и ставшие более властными, — все это подсказало ей, чего он действительно хочет. Женевьева поняла: они подошли к опасному краю.
Прекрасно.
Герцог опустил голову, лениво провел языком до основания ее шеи и страстно поцеловал.
Женевьева издала тихий стон, она и помыслить не могла, что способна на такое. Губы герцога медленно и жарко ласкали ее грудь, там, где билось сердце.
— Прелестно, — прошептал он.
Он приподнял ее и посадил себе на колени. Она обвила руками его шею. На мгновение объятия герцога ослабли, и тут, к его ужасу, Женевьева уселась на него с широко расставленными ногами. Его руки вновь заскользили по ее бедрам, касаясь обнаженной кожи над шелковыми чулками, он притянул ее ближе.
Женевьева ощущала прикосновение его возбужденной плоти.
— Проклятие, Женевьева! — выругался он.
Она вскрикнула от удовольствия. Внезапно ее охватил страх и вместе с тем непреодолимое желание. Должно быть, она что-то сказала, но тут губы герцога слились с ее губами, словно хотели выпить ее до дна. Его руки напряженно дрожали от сдерживаемого желания, пока он пытался развязать шнуровку на ее платье.
Женевьева принялась помогать ему. Она высвободила руку и ослабила завязки. Он потянул платье и обнажил грудь…
Минуточку, они ведь собирались всего лишь целоваться. А это было нечто совсем иное.
Ее обдал холодный ветер, но герцог уже обхватил ладонями ее груди, оказавшиеся на удивление теплыми. Женевьева закрыла глаза. Наслаждение было поразительным, неожиданным, острым, и она не хотела видеть удивление в его взгляде.
Герцог поглаживал пальцами ее напряженные соски, и каждое прикосновение, словно молния, ударяло по телу. Потрясенная новыми ощущениями, Женевьева откинула назад голову, и в глубине ее сознания пронеслась мысль, что она сошла с ума.
Сейчас ей было все равно.
— Алекс… — с трудом прошептала она.
Герцог обхватил ее за плечи, уложил на спину и коснулся губами соска.
Она вздрогнула от неожиданного удовольствия. Женевьева с силой вцепилась ему в плечи, когда его губы начали творить чудеса.
Он подхватил ее и крепко прижал к себе. Он был так возбужден, что при касании их тел ее пронзала боль. Новые ощущения поразили Женевьеву. Она дрожала от желания.
Герцог был смел. Он ничего не объяснял, ни на что не намекал, не пытался уберечь ее непорочность. Женевьева силилась собраться с мыслями, но ощущения были слишком поразительными, и разум на время отключился. Она лишь испытала легкую панику, понимая, что скоро совсем потеряет способность соображать.
Но герцог сказал, она может доверять ему.
Он выгнул спину, и она снова ясно почувствовала, как сильно его желание.
— Алекс…
Его тело содрогалось. Через мгновение он уже возился с пуговицами на брюках, и внезапно его горячая, бархатистая, твердая плоть коснулась ее обнаженной кожи.
Женевьева содрогнулась от страха. Но она вся горела, желание, охватившее ее, становилось все сильнее.
— Я не могу…
— Господи, Женевьева… — выдохнул герцог.
У него был изумленный вид.
— Я хочу…
Она потеряла способность связно говорить. Ее горячее дыхание обжигало его шею, и, лизнув его кожу, она ощутила привкус соли и мускуса.
Внезапно герцог остановился, крепко обнял ее и застыл. Его руки были словно два железных обруча.
Женевьева слышала его тяжелое дыхание.
Почему? Что случилось?
И тут он хладнокровно столкнул ее со своих коленей и поставил на землю, как будто она была тряпичной куклой.
— Нет, — произнес он.
Пораженная, она смотрела на него, и ее заливала волна разочарования. Она тут же ощутила прикосновение ледяного воздуха к разгоряченной коже.
— Я ценю свое самообладание, мисс Эверси. Я не стану тереться о вас, как это делает юнец со служанкой. И я не испачкаю семенем собственные брюки. А именно это сейчас чуть не произошло.
Боже! Женевьева покраснела от смущения.
— Но я не могу… простите…
Герцог жестом остановил ее:
— Я обещал, что мы снова поцелуемся, и сдержал обещание. Не надо просить прощения. Я ни о чем не сожалею.
Он говорил порывисто. Неужели в нем проснулась совесть?
И почему она сразу почувствовала себя оскорбленной и брошенной, если он вдруг решил сохранить ее честь?
Женевьева поднесла руки к лицу — ей было стыдно.
Он нетерпеливо отвел их в сторону и мгновение удерживал в своих.
Оказалось, совести у него не было ни капли. Совсем наоборот.
Герцог говорил по-прежнему тихо, его дыхание было быстрым и неровным. Удерживая ее руки, он казался сердитым.
— Я ужасно хочу тебя, Женевьева. Ты тоже меня хочешь. Я хочу заняться с тобой любовью. Больше никаких девственных игр. Я хочу, чтобы ты обнаженная лежала в моих объятиях. Решать тебе.
И тут он отпустил ее.
Неужели она когда-то так восхищалась его честностью?
Ощутив холод, Женевьева запахнула плащ. Она дрожала от возбуждения, от разочарования, от страха. Она чуть не совершила нечто значительное. То, что уже нельзя было бы исправить. Постепенно к ней возвращалась способность мыслить.
— Женевьева, если тебе понравилось, если ты почувствовала, что приблизилась к чему-то волшебному, то ты знаешь лишь малую толику того, что я способен тебе дать. Подумай о Веронезе. Подумай о Боттичелли. Не сдерживай свое воображение. И все равно ничто не сравнится с удовольствием, которое ты могла бы испытать. Все зависит от тебя.
И теперь этот негодяй оставил ее наедине с фантазиями!
— Если хочешь узнать больше, найди меня в полночь. Это мои правила.
Мгновение они смотрели друг на друга в темноте.
Сверху на них смотрели звезды.
— Почему правила устанавливаешь только ты? — сердито прошептала Женевьева.
Ей следовало бы возмутиться его словам о ее обнаженном теле рядом с ним.
Герцог ухмыльнулся:
— Послушай, разве ты посмела бы задать этот вопрос кому-либо другому до встречи со мной?
И хотя он был прав, это еще не означало, что Женевьева может взять все, что пожелает.
Он провел кончиками пальцев по ее щеке и чуть задержал руку. Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, она прижалась к его ладони. Но герцог быстро убрал руку, как будто испугавшись.
Он отступил назад, глядя на нее, словно желая запомнить ее в темноте при свете лупы и звезд.
