и слезы: в них твоя гибель… твой приговор. Ты меня любила — так какое же ты имела право оставить меня? Какое право — ответь! Ради твоей жалкой склонности к Линтону?.. Когда бедствия, и унижения, и смерть — все, что могут послать бог и дьявол, — ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твое сердце — его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя… О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле?
— Оставь меня! Оставь! — рыдала Кэтрин. — Если я дурно поступила, я за это умираю. Довольно! Ты тоже бросил меня, но я не стану тебя упрекать. Я простила. Прости и ты!
— Трудно простить, и глядеть в эти глаза, и держать в руках эти истаявшие руки, — ответил он. — Поцелуй меня еще раз. И спрячь от меня свои глаза! Я прощаю зло, которое ты причинила мне. Я люблю моего убийцу… Но твоего… Как могу я любить и его?
Они замолкли, прижавшись щека к щеке, мешая свои слезы. Мне по крайней мере думается, что плакали оба; как видно, при таких сильных потрясениях Хитклиф все-таки мог плакать.
Между тем мне было очень не по себе: день быстро истекал, человек, отосланный с поручением, уже вернулся, — и при свете солнца, клонившегося к западу, я различала в глубине долины густевшую толпу на паперти гиммертонской церкви.
— Служба кончилась, — объявила я. — Господин будет здесь через полчаса.
Хитклиф простонал проклятие и крепко прижал к себе Кэтрин; она не пошевелилась.
Вскоре затем я увидела группу слуг, шедших вверх по дороге к тому крылу дома, где помещается кухня. За ними — немного позади — шел мистер Линтон; он сам отворил ворота и медленно подходил к крыльцу, быть может, радуясь приятному вечеру, мягкому, почти летнему.
— Он уже здесь! — крикнула я. — Ради всего святого, скорей! Бегите вниз! На парадной лестнице вы никого не встретите. Не мешкайте! Постойте за деревьями, пока он пройдет к себе.
— Я должен идти, Кэти, — сказал Хитклиф, стараясь высвободиться из ее объятий. — Но, если буду жив, я увижусь с тобой еще раз перед тем, как ты уснешь. Я стану в пяти ярдах от твоего окна, не дальше.
— Ты не должен уходить! — ответила она, держа его так крепко, как позволяли ее силы. — Ты не уйдешь, говорю я тебе.
— Только на час, — уговаривал он.
— Ни на минуту, — отвечала она.
— Но я «должен», сейчас войдет Линтон, — настаивал в тревоге незваный гость.
Он пытался встать, он насильно разжимал ее пальцы — она вцепилась крепче, затаив дыхание; ее лицо выражало безумную решимость.
— Нет! — закричала она. — Не уходи, не уходи! Мы вместе в последний раз! Эдгар нас не тронет. Хитклиф, я умру! Я умру!
— Чертов болван! Принесло! — сказал Хитклиф, снова опускаясь в кресло. — Тише, моя дорогая! Тише, тише, Кэтрин! Я остаюсь. Если он пристрелит меня на месте, я умру, благословляя своего убийцу.
Они снова крепко обнялись. Я слышала, как мой господин подымается по лестнице, — холодный пот проступил у меня на лбу: я потеряла голову от страха.
— Что вы слушаете ее бред! — сказала я с сердцем. — Она говорит, сама не зная что. Вы хотите ее погубить, потому что она лишена рассудка и не может защитить себя? Вставайте, и вы сразу высвободитесь! Это самое сатанинское из ваших злодейств. Через вас мы все погибли — господин, госпожа и служанка.
Я ломала руки, я кричала. Услышав шум, мистер Линтон ускорил шаг. Как ни была я взволнована, я искренне обрадовалась, увидев, что руки Кэтрин бессильно упали и голова ее сникла.
«В обмороке. Или мертва, — подумала я, — тем лучше. Ей лучше умереть, чем тянуть кое-как и быть обузой и несчастьем для всех вокруг».
Эдгар, бледный от изумления и ярости, бросился к непрошеному гостю. Что хотел он сделать, не скажу. Однако тот сразу его остановил, опустив лежавшее на его руках безжизненное с виду тело.
— Смотрите, — сказал он. — Если вы человек, сперва помогите ей, со мной поговорите после.
Он вышел в гостиную и сел. Мистер Линтон подозвал меня, и с большим трудом, перепробовав немало средств, мы ее привели наконец в чувство; но она была в полном затмении рассудка; она вздыхала, стонала и не узнавала никого. Эдгар в тревоге за нее забыл о ее ненавистном друге. Но я не забыла. При первой же возможности я прошла к нему и уговорила его удалиться, уверяя, что ей лучше и что утром я извещу его, как она провела ночь.
— Хорошо, я удалюсь отсюда, — ответил он, — но я останусь в саду, и смотри, Нелли, завтра сдержи свое слово. Я буду под теми лиственницами. Смотри же! Или я опять войду сам, будет Линтон дома или нет.
Он кинул быстрый взгляд в приоткрытую дверь спальни и, уверившись, что я, очевидно, сказала ему правду, избавил дом от своего проклятого присутствия.
— Ты не должен уходить! — ответила она, держа его так крепко, как позволяли ее силы. — Ты не уйдешь, говорю я тебе.
XVI
Ночью, около двенадцати, родилась та Кэтрин, которую вы видели на Грозовом Перевале: семимесячный крошечный младенец; а через два часа роженица умерла, ни разу не придя в сознание настолько, чтобы заметить отсутствие Хитклифа или узнать Эдгара. Не буду расписывать, в каком отчаянии был мистер Линтон от своей утраты, — это слишком печальный предмет; действие его глубокой скорби сказалось только со временем. В моих глазах несчастье отягчалось еще тем, что господин остался без наследника. Я горевала об этом, глядя на слабенькую сиротку, и мысленно корила старого Линтона, что он (хоть это и было вполне естественным пристрастием) закрепил имение за собственной дочерью, а не за дочерью сына. Бедная крошка! Не вовремя она явилась на свет. Она могла до полусмерти надрываться от плача, и никого это нисколько не заботило — в те первые часы
