Виконт размышлял о ее фамилии. Уинсмор. Что-то эта фамилия означает для него. О чем-то напоминает. А может, и нет. Может, это просто потому, что он слишком часто размышляет о ее прошлом – вот фамилия Уинсмор и кажется ему знакомой. Возможно, она родилась и выросла где-нибудь далеко от Лондона и от Кента.
Интересно, как она приживется в Стрэттоне? В трактирах, где они останавливались, Кэтрин держалась очень непринужденно, но ведь и в Боудли-Хаусе она держалась так же. Она, безусловно, леди. Но Стрэттон – особое место. Во время путешествия он часто заговаривал об этом. Описывал величественную архитектуру Стрэттона – дом был выстроен в стиле итальянского архитектора Андреа Палладио, – описывал и великолепие просторных комнат, обставленных прекрасной мебелью и украшенных редкими произведениями искусства.
Где бы они ни останавливались во время путешествия, Кэтрин тотчас же отправлялась на прогулку с Тоби, чтобы дать ему возможность побегать. Причем непременно хотела идти с Тоби сама, даже если шел дождь или дорога была грязной, хотя муж говорил, что это может сделать грум. Поэтому виконту, разумеется, приходилось гулять вместе с ней. Впрочем, ему даже нравились эти прогулки – ведь после них на щеках его жены появлялся румянец, а в глазах – блеск.
С собакой она была бесконечно терпелива. Если Тоби в течение десяти минут обнюхивал то или иное дерево, она стояла и ждала, пока он закончит свое занятие. Так было даже в тот день, когда резкий ветер пронизывал их насквозь, к тому же моросил дождь.
Если Кэтрин так снисходительна и терпелива с какой-то псиной, размышлял виконт, то как же она будет обращаться с ребенком? Он не задал ей этого вопроса, вспомнив, что уже как-то раз затронул подобную тему и реакция была крайне болезненная. Наверное, она из тех женщин, которые во что бы то ни стало хотят нянчить своих младенцев сами, вместо того чтобы нанять няньку, как должна поступить каждая приличная леди. При мысли об этом виконт почувствовал какое-то странное беспокойство.
Действительно, нечего думать о младенцах, если в их отношениях ничего не изменится. Он ни разу не прикасался к ней после той злополучной брачной ночи. У него не было ни малейшего желания снова обнаружить, что лицо жены залито слезами – ведь именно так она отреагировала на его ласки.
Дважды им повезло, и они смогли снять в трактире две комнаты, так что у него была отдельная кровать. В другой раз, когда у них была только одна комната и одна кровать, он всю ночь провел в пивной, слушая рассказы старого солдата, так и не сообразившего, что перед ним ветеран, участвовавший в тех же сражениях, о которых солдат рассказывал с такими жуткими и не правдоподобными подробностями. Накачав солдата пивом, виконт обеспечил себе целую ночь развлечений. Наверху он не получил бы ничего подобного, подумалось ему.
Но как-то раз им не повезло. Супругам смогли предоставить только одну кровать и одну комнату, а все, кто находился в пивной, разошлись еще до полуночи. Поэтому лорд Роули провел ночь на полу, рядом с кроватью, на которой спала его жена. Впрочем, она тоже не спала, как он обнаружил после того, как тихонько разделся в темноте и соорудил себе постель из старого коврика и своего пальто. Когда спустя две минуты он улегся, на голову ему опустилась подушка.
– Благодарю! – рявкнул он. Она могла бы как-то дать ему понять, что не спит, когда он вошел, и ему не пришлось бы возиться в темноте, он не ушиб бы большой палец о ножку кровати.
Виконт услышал, как жена повернулась на другой бок. И вдруг с особой остротой ощутил, что она тут, рядом, над ним. Наверное, на ней ничего нет, кроме тонкой ночной сорочки. Наверное, она теплая. Его жена.
Он все-таки получил достаточно красноречивый ответ на вопрос, который часто задавал себе, размышлял помрачневший виконт. Почувствовал ли он удовлетворение после первого обладания ею? Обычно так бывало у него с женщинами, за которыми он ухлестывал. Но не на этот раз. Он обладал ею один раз – и вспоминать об этом было не очень-то приятно. Но он все еще пылал. Виконт скрипнул зубами и сжал кулаки. Он был возбужден, словно мальчишка.
Она его жена, черт возьми! Это ее обязанность и его право. Ему только и нужно, что встать на ноги, сделать один шаг и нырнуть к ней под одеяло…
Он считал овец, солдат, терьеров, пока не успокоился. Терьеры! Он слышал, как Тоби сладко посапывает наверху, где-то там, где должны находиться ее ноги.
Проклятая псина!
Наверное, он уснул, хотя на полу было не очень-то удобно. Разбудил же его какой-то шум. Кто-то разговаривал. Проснувшись окончательно, виконт понял, что никто не разговаривает, а просто, наверное, кто-то прошел по коридору. Он так и не избавился от привычки, приобретенной в армии, – мгновенно просыпался при малейшем шорохе. Вздохнув, он подумал: каково ему будет, если он ляжет на бок? Наверное, будет еще неудобнее, чем на спине.
– Брюс! – вскрикнула Кэтрин. Виконт уставился в темный потолок широко раскрытыми глазами. Тоби тихонько тявкнул.
– Брюс… – проговорила Кэтрин, на сей раз жалобно. – Не бросай меня. Не уходи. Мне так одиноко. Мои руки... так пусты. Не уходи. Брю-ю-юс…
Он рывком приподнялся и повернулся к кровати. Следовало встать и попытаться успокоить ее. Он хорошо знал, что такое кошмары. Знал по собственному опыту. Странно, конечно, но он, имея репутацию довольно сурового офицера, часто вставал по ночам, чтобы успокоить тех, кого терзали ночные демоны, в особенности новобранцев – юношей, которым следовало бы еще сидеть дома.
Но на этот раз виконт не поднялся. Ведь она назвала мужское имя. Имя того, кого любила. Того, кто бросил се. Брюс… Виконт стиснул зубы.
Судя по шороху, она снова перевернулась. Да, теперь Кэтрин лежала лицом к нему. Одеяло сползло с нее, и волосы рассыпались по плечам и по рукам, свисавшим с кровати, почти касавшимся его. Она не проснулась. И больше не говорила.
«Боже, – подумал он, – Боже, зачем я на ней женился? Куда меня завели необузданная похоть и беспечность?»
Брюс.
С каждой минутой пол казался ему все более жестким.
Но это последняя ночь, которую они проводят в дороге. Завтра, во второй половине дня, они будут в Стрэттоне. При мысли об этом виконт приободрился, хотя и провел бессонную и тревожную ночь. Более того, он был даже рад: ведь теперь ему не придется скучать.
Недели, предшествовавшие свадьбе, превратились в кошмар наяву. Кэтрин боролась с этими кошмарами, убивая в себе все чувства и отдаваясь на волю судьбы. День венчания, напротив, оказался, как ни странно, исполненным глубокого смысла. А брачная ночь была чудесной и удивительной, пока она сама ее не испортила, вспомнив, что все случившееся всего лишь следствие похоти и никаких иных чувств в этом нет. Потом он встал и вышел из спальни, не сказав ни слова. Отъезд из дома на другое утро оказался сплошным мучением. Опять начинать все сначала, начинать новую жизнь – это представлялось невозможным.
