Недели, предшествовавшие свадьбе, превратились в кошмар наяву. Кэтрин боролась с этими кошмарами, убивая в себе все чувства и отдаваясь на волю судьбы. День венчания, напротив, оказался, как ни странно, исполненным глубокого смысла. А брачная ночь была чудесной и удивительной, пока она сама ее не испортила, вспомнив, что все случившееся всего лишь следствие похоти и никаких иных чувств в этом нет. Потом он встал и вышел из спальни, не сказав ни слова. Отъезд из дома на другое утро оказался сплошным мучением. Опять начинать все сначала, начинать новую жизнь – это представлялось невозможным.
Но время залечивает душевные раны, возвращая человека к жизни. Хотя когда-то она полагала, что подобное невозможно. Становясь старше, Кэтрин обнаружила, что многое в жизни лишь кажется невозможным.
Сидя в карете рядом с мужем, Кэтрин прощалась с той жизнью, которую создала себе пять лет назад. И вдруг оказалось, что она – нет, не то чтобы получала удовольствие от новой жизни, но эта жизнь казалась ей все более интересной, все более заманчивой. Она уже забыла, что новые впечатления тоже могут радовать. Ей даже казалось, что она стала моложе, словно и не было прошедших пяти лет.
Странно, что она не хотела выходить замуж, что все связанное с замужеством страшило ее. После первой брачной ночи он не прикасался к ней. Это была, конечно, и ее вина. Но ей стало так одиноко, стало так жалко себя – вот она и расплакалась. Муж же находился совсем рядом и не мог этого не заметить.
И вообще он держался слишком надменно и был очень уж настойчив, оказывая ей знаки внимания, хотя и понимал, что ей они не нужны. Но за время путешествия она убедилась, что он очень интересный собеседник, человек весьма эрудированный. И при этом не настолько самодовольный, чтобы не слушать ее. Более того, он оказывал ей честь, вступая с ней в спор в случае несогласия, не пропускал ее слова мимо ушей – а ведь она женщина, низшее существо. Кэтрин соскучилась по беседам, и не только за последние пять лет.
И еще он был заботлив. Так странно, когда тебе помогают сесть в экипаж или выбраться из него, когда в трактире тебя провожают из комнаты в комнату, когда тебя сопровождают на прогулку с Тоби. Подобное внимание могло бы раздражать – как если бы при тебе постоянно находился страж, не оставляющий тебя ни на минуту. Но это, как ни странно, не раздражало. Она привыкла ценить свою независимость и с презрением относилась к попыткам видеть в себе слабую и хрупкую женщину, но все же ей было приятно, что ее опекают. Иногда даже казалось, что муж любит ее. Однако она решительно отбрасывала эту мысль: ничего, кроме боли, такая мысль не приносила.
Конечно, муж ее не любит. Когда они получали две комнаты, он спал один. Где виконт спал в одну из ночей, когда им не повезло с ночлегом, она не знала. Конечно, он не провел ту ночь с ней. Однажды он подошел к единственной кровати, на которой она лежала, притворяясь спящей, надеясь, что он ляжет с ней… Но виконт провел ночь на полу. Какое унижение! Неужели одной ночи оказалось достаточно, чтобы охладить тот пыл, с которым он преследовал ее до бала и во время бала? Может быть, все дело в ее неопытности? Или в том, что она не девственница? А может, все это из-за того, что она, охваченная чувством одиночества, отвернулась от него?
Он так хорош собой, так привлекателен! Жаль, что она его не любит. Конечно, глупо: так сильно его желать, так волноваться при мысли о супружеской жизни с ним, – и не любить его. В этом есть что-то... низменное. Но не стоит начинать новую жизнь в таком мрачном настроении, уговаривала она себя. Это ни к чему не приведет.
Кэтрин очень волновалась, думая о том, как приедет в Стрэттон-Парк. Она уже слышала об этом поместье, как об одном из самых величественных в Англии. А после рассказов мужа ее любопытство еще более возросло. Неужели она будет там жить, станет там хозяйкой? И не являются ли подобные мысли предательством по отношению к ее дорогому коттеджу? Но что толку хранить верность неодушевленному предмету?
Они прибыли в Стрэттон в солнечный день, под вечер. Кэтрин решила, что видит поместье во всей его красе. Сидя у окна кареты, она старалась не ерзать на сиденье и не выказывать охватившего ее волнения. Виконт же с невозмутимым видом сидел в углу экипажа и смотрел больше на жену, чем на окрестные виды. Во время путешествия он часто на нее смотрел, и это приводило ее в замешательство. Она едва удерживалась, чтобы не провести рукой по волосам. Может, какая-то прядь выбилась из прически?
– Ну как? – спросил он.
Все здесь было массивное, монументальное, величественное. Классических пропорций особняк из серого камня, с портиком, обрамленным колоннами. Огромный парк с лужайками, затененными старыми дубами, вязами и буками, с нарциссами и другими цветами. К дому вела довольно короткая и прямая подъездная аллея, усыпанная гравием; имелся и мост, также в стиле Палладио.
– Как красиво! – сказала Кэтрин, чувствуя, что просто не может выразить свои чувства. Неужели здесь будет ее дом? Неужели ей предстоит здесь жить?
Виконт негромко рассмеялся.
Тоби, сообразивший, что путешествие заканчивается, с тревожным видом встрепенулся на противоположном сиденье.
– Нас ждут, – сказал виконт. – Наш экипаж уже узнали. Миссис Кич, моя экономка, без сомнения, выстроит всех в холле, чтобы встретить новую хозяйку.
Виконт помолчал, улыбнулся.
– Все, что вы должны делать, – продолжал он, – это милостиво кивать и улыбаться, если захочется. На том ваши испытания закончатся.
Все… Мужчины просто невозможны, подумала она. Конечно, виконт оказался прав. Он помог жене выйти из экипажа, провел ее по мраморной лестнице, а она даже не сумела как следует рассмотреть холл с колоннами, потому что по обеим его сторонам выстроились слуги: с одной стороны мужчины, с другой – женщины. В центре, отдельно от всех, стояли двое пожилых слуг – мужчина и женщина – с лицами, исполненными достоинства. Мужчина поклонился, женщина присела.
Это были дворецкий и экономка – Хоррокс и миссис Кич. Виконт представил жене слуг. Она кивнула, поздоровалась. Потом посмотрела по сторонам и опять улыбнулась. После чего виконт взял Кэтрин за локоть и, сказав что-то миссис Кич насчет чая, повернул жену к широкому дверному проему, ведущему к лестнице.
– Миссис Кич, – сказала она, не обращая внимания на мужа, – я с удовольствием познакомилась бы со всеми женщинами, если вы их представите.
Экономка посмотрела на нее с одобрением.
– Да, миледи, – сказала она. И величественно прошествовала по холлу, называя каждую из женщин по имени.
Кэтрин знала, что ее муж идет следом. Но она думала только о том, чтобы запомнить имена и лица, хотя понимала, что, наверное, не скоро сможет всех запомнить. Для каждой из женщин у нее нашлось словечко. Когда они добрались до конца ряда и виконт снова взял ее за локоть, она обратилась к дворецкому с просьбой познакомить ее также и со слугами-мужчинами.
