Ознакомительная версия.
Будь воля Клеопатры, она просто утопила бы этого посланника, но пришлось терпеть. Новое письмо брошенной жены с мягким укором и заверениями в любви и верности Марка Антония растрогало почти до слез.
Царица просто ушла к себе и долго не выходила. Что она могла еще сказать Марку Антонию? Напомнить, что у них дети? Но и в Риме тоже дети.
Что любит его? Но и та, другая, тоже. Вон как, не побоялась унизиться, готова на все, даже приехать к сопернице в Александрию. Мелькнула мысль согласиться на приезд Октавии, но Клеопатра тут же ее отбросила, не хватает только обихаживать соперницу. У Марка Антония может хватить ума жить с ними обеими, а у Октавии терпеливо сносить и такое.
Но царица Египта не Октавия, она может унижаться, но до каких-то пределов! Если Марк Антоний сейчас выберет свою Октавию, то о ней может забыть! Как и о походе на Восток, неважно на кого, парфян или еще кого-то. Египет станет для него врагом навсегда, потому что врагом станет царица Египта.
Чтобы удержать любимого мужчину, отца ее детей, она должна унижаться или прибегать к угрозам! Клеопатра остановилась перед большим зеркалом. Оттуда смотрела уставшая, замученная женщина. Неужели снова надо браться за себя, что с ней произошло? Просто, заботясь о муже, вернее, почти муже, она совсем забыла о себе самой, а годы не те, чтобы это можно было делать.
Немолодая, некрасивая, а от общения и заботы Марк Антоний уже устал. Он воспринимает ее скорее как мать, нежели как любовницу, потому и готов вернуться к Октавии. Может, и не готов, но такую возможность не отрицает. Сам Марк Антоний тоже постарел, у него появились седые волосы, морщины, чуть обрюзгло лицо. Однако все это не считается для мужчины пороком, это женщины должны иметь гладкие лица и стройную фигуру до старости.
Царица еще раз внимательно посмотрела на себя в зеркало, усмехнулась:
— Да, диетой и плаванием уже не поможешь, слишком много потеряно времени.
Немного погодя рабы уже несли ее носилки к Серапеуму.
Поднимаясь по ступенькам, Клеопатра еще раз почувствовала, насколько сильно постарела. Легко взбежать на самый верх, как делала когда-то, заставляя Хармиону спешить следом, задыхаясь, теперь не получалось. Стараясь не подать вида, что тяжело, дважды останавливалась, словно любуясь видом Александрии, но обманывать было некого, верная Хармиона и без пристального наблюдения знала, что хозяйка после рождения четвертого ребенка сильно сдала и поправилась.
Жрец приходу не удивился (они вообще чему-нибудь удивляются?), кивнул:
— Пойдем.
И вопрос задал спокойно:
— Чего ты хочешь?
— Дай средство, чтобы удержать его.
Клеопатра понимала, что жрецу не нужно объяснять, кого именно, сам знает.
Некоторое время тот думал, потом покачал головой:
— Он тебя погубит.
— Знаю.
— Уже погубил. Он дал тебе то, что не нужно.
— Я хочу его удержать, это отец моих детей.
— Божественная, ты погубишь не только себя, ты погубишь и детей, и Кемет.
Теперь молчала Клеопатра, она понимала, что жрец говорит правильно, но сердце кричало: нет! Горячее сердце не могло поверить, что нет никакой надежды удержать, хотя бы на время, хоть на год, на месяц, на день, на час.
— Я люблю его.
— Он уйдет в поход.
— Это не спасет.
— Ты можешь спасти и себя, и его, только если откажешься от своей мечты.
— Какой?
— У тебя одна главная мечта.
— Я постараюсь.
Жрец снова сокрушенно покачал головой, но достал откуда-то небольшой сосуд и протянул Клеопатре.
— Благодарю.
— Зря, это гибельный напиток. Нет, все будет как надо, только приведет к гибели.
Подумав, Клеопатра решила не использовать зелье, пока не убедится, что все остальное не помогает.
— Ты решил, куда поедешь — в Афины или в поход?
Он не дурак и сразу понял вопрос. Если поедет в Афины к жене, то Клеопатру потеряет и никакого похода не будет. Если соберется в поход, то встречаться с Октавией царица просто не позволит.
Может, Марк Антоний и хотел бы повидаться с римской женой и детьми, но египетская не оставляла выбора, не могла оставить, делить мужа с кем-то Клеопатра тоже не могла. Антоний написал Октавии, чтобы оставалась в Афинах и не плыла в Александрию.
Но в тот же день Клеопатра заметила, как Марк провожал взглядом молоденькую рабыню, привлекательно покачивавшую бедрами. А зеркало подтвердило, что от взбирания по ступенькам Серапеума стройности не прибавилось. Вот если бы бегать вверх и вниз каждый день, но это просто невозможно, она стала дышать, как буйволица. Время не щадит никого, той тоненькой девчонки, что очаровывала Цезаря, уже не было, и вернуться она не могла, прошли годы, забрали молодость, остался только опыт и разум. Хватит ли их, чтобы не разрушить свою жизнь?
Жрец сказал, что Марк Антоний погубит ее, а она сама себя, его, детей и даже Кемет. Нет, она сделает все, чтобы этого не произошло.
Но средство царица все же применила, Марк Антоний просто забыл, что существует Октавия и все молоденькие служанки тоже…
Он пошел в поход, не на Парфию — на Армению. Победил, вернулся, гордый своей победой.
Но триумф возможен только в Риме, а путь туда Марку Антонию был заказан, в Риме уже хозяйничал Октавиан, который сделал все, чтобы соперника опорочить. Октавиан подставил ловушку Марку Антонию и, главное, Клеопатре, и они туда попали. Он прекрасно понимал, что египетская царица не допустит встречи Марка с Октавией и тем самым нанесет сильнейший удар по репутации Антония в Риме. Октавия славилась как образцовая женщина, верная, порядочная, прекрасная жена и хозяйка. Променять такую на египетскую шлюху мог только совершенно негодный человек.
Не страшно, если мужчина имеет любовницу, даже многолетнюю, не страшно, если у него дети от этой любовницы, ведь браки чаще всего заключаются по расчету. Но отказываться от жены и Рима в пользу египтянки…
Марк Антоний не подозревал еще об одной подстроенной каверзе. Друг Октавиана Меценат не зря покровительствовал писателям, философам, поэтам, ему было нетрудно сочинить нечто от имени Антония. Это нечто, по задумке Октавиана, Мецената и Агриппы, оказалось… завещанием Марка Антония.
В Риме завещания писались просто. В Большом Общественном доме, помимо нескольких должностных лиц, например консула, если у того не было своего особняка, жили шесть весталок, у которых и хранились подобные документы. Каждый гражданин Рима мог прийти и собственноручно написать завещание, которое скручивалось, перевязывалось и укладывалось на хранение. Таких завещаний у весталок хранилось немыслимое количество. Когда человек умирал, его завещание вскрывалось и оглашалось прилюдно.
Ознакомительная версия.
