— Кажется, вас ударили кувшином с водой.
Фигура на кровати шевельнулась и раздался поток ирландских ругательств. Мередит поморщилась, покраснела и отвернулась, как только увидела, что Кэм на нее смотрит. Его обычно невыразительный рот сложился в улыбке.
— Кэп, мы не одни, — сказал он тем же внушительным голосом, каким велел ей сесть на стул.
Квинн, застонав, сел.
— Она еще здесь?
Кэм кивнул в угол за спиной Квинна.
От резкого движения у Квинна закружилась голова, и он замер, ожидая, когда утихнет звон в ушах. Его одежда промокла, голова болела, а на душе было горько от собственной глупой беззаботности.
Второй раз в жизни он позволил женщине сделать из него дурака. Сейчас, когда столько было поставлено на карту, он позволил потребностям тела взять верх над рассудком и осторожностью. Его глаза сузились, а лицо напряглось, когда он медленно обернулся и посмотрел не девушку на стуле.
На ее лице был страх, но вместе с тем и вызов. С упрямой гордостью она вздернула подбородок, и Квинн услышал, как посмеивается Кэм.
Он повернулся к Кэму и вопросительно на него посмотрел. Он был еще слишком слаб, чтобы много говорить.
— Когда я вошел, она стояла возле вас на коленях. Она бросила тряпку с пятнами крови. Может быть, она собиралась отправить вас в долгое темное путешествие. — Кэм усмехнулся, видя смятение на лице Квинна.
— Который час? — резко спросил Квинн.
— Через два часа отправляемся.
— А груз?
— На борту.
— И то ничего, — с горечью ответил Квинн, Кэм пожал плечами.
— Что вы будете делать?
— Хочу услышать ответы на некоторые вопросы. Оставь нас, Кэм.
— Вы уверены, что все будет в порядке? — вопрос был явно опрометчивым.
Мередит слушала их разговор со страхом и удивлением. Тон черного был не таким, каким раб разговаривает со своим хозяином. Раб говорил дерзко, вызывающе, даже с издевкой. Словно они были друзьями. Или равными по положению.
— Нет, — так же выразительно ответил капитан. В его голосе звучало даже какое-то глуповатое недоумение, но глаза, смотревшие на нее, были холодными. Ее руки, лежащие на коленях, задрожали.
Она попыталась думать о чем-нибудь другом, все равно о чем. Чем были связаны эти двое? Она заставила себя вспомнить тот первый обед с капитаном, когда он слишком явно показал, что это из-за него хромает Кэм.
Но действительно ли он говорил это? “Вспомни, Мередит, — сказала она себе. Это должно быть очень важно”. И она вспомнила. Каждое слово из того разговора.
“И вы рискуете брать его на Север? ” — спросил один из охотников за рабами.
“Однажды он попытался, и больше не будет этого делать”, — пришел ответ Девро.
Из чего она сделала вывод… такой, какой он хотел, чтобы все сделали, догадалась она сейчас.
Едва сознавая, что Девро с помощью Кэма с трудом идет к двери, она еще раз взглянула на картину на стене. Господи, подумала она. Не может быть. Пастор сказал бы ей. Он бы ей объяснил.
Она знала, что кто-то перевозит рабов по реке, но сотни пароходов бороздили Миссисипи. Кому могло прийти в голову, что это “Лаки Леди”!
Но почему же он так обеспокоен тем, что обнаружил ее возле склада Элиаса? Разве только, как она подозревала, если он не состоит в сговоре с охотниками за беглыми рабами. А если так, то как объяснить его дружбу с этим огромным черным, который вдруг перестал коверкать слова, как делают все рабы, и заговорил правильно, ничуть не хуже нее?
Кажется, капитан Девро и человек по имени Кэм пришли к какому-то решению, и это решение позволяет им больше не притворяться в ее присутствии.
От того, что это могло значить, ее зазнобило. Никто не знал, что она здесь. Ни одна живая душа. Они легко могли убить ее и утопить тело ночью в Миссисипи. И она задрожала увидев, что дверь запирается, а ключ падает в карман Квинна Девро.
Она не отрываясь смотрела на него, а он, не обращая на нее внимания, подошел к зеркалу и стал разглядывать рану на голове, из которой по-прежнему сочилась кровь.
Все внутри Мередит сжалось. Рана была глубокой, и страх Мередит был отчасти вытеснен чувством вины. Раньше она никогда не переживала, что ничем не может помочь, но ведь раньше она никому не наносила телесных повреждений, кроме того случая, напомнила она себе, когда на этом же самом пароходе дала капитану пощечину.
Что же в нем подвигало ее на обычно чуждую ей жестокость?
Чувство самосохранения, сказала она себе. Свобода для многих. Но сейчас, глядя на рану на его голове, она чувствовала, что никакое оправдание не утешает ее.
Она собралась было встать, чтобы подойти к нему и как-нибудь помочь ему, но ее остановил его голос, твердый и мрачный.
— Сядьте и оставайтесь на месте, мисс Ситон! — Это ее испугало, потому что она думала, что он на нее не смотрит. Она вздрогнула, услышав, как холодно он к ней обратился. Вот, значит, к чему они вернулись. Ничего хорошего это не сулило. Она послушно опустилась на стул.
— Я просто думала, что я могу помочь.
— Ха! — сказал он мрачно. — Я скорее соглашусь, чтобы мне дикая кошка помогала. Это не так опасно, и предательства не ждешь. — В его голосе звучало напряжение, даже обида.
Это замечание задело ее за живое. Конечно, она часто обманывала, работая на Железную дорогу, но никогда не предавала.
— Мне очень жаль, — в голосе Мередит звучало искреннее сожаление.
Но он подумал о Моргане, о том, какой замечательной актрисой она была.
— Жаль, что вы меня стукнули или что вас за этим поймали? — в его голосе звучал неприкрытый цинизм.
— И то, и другое, — произнесла она. Такой откровенный ответ удивил его.
Он удивился и устремил на нее тяжелый взгляд. Уголок его рта начал загибаться вверх, вокруг глаз собрались морщинки, а ямочка на подбородке, казалось, стала еще глубже. И опять он стал удивительно красив. Она стиснула стул.
— По крайней мере, откровенно, — протяжно сказал он, а его сверлящий взгляд, казалось, все глубже проникал за ее оболочку. — Услышу ли еще что-нибудь столь же откровенное?
Мередит как загипнотизированная смотрела на него. Она могла противостоять его насмешливой улыбке, его мрачной ухмылке, но сейчас было что-то другое. Она чувствовала себя змеей, которую гипнотизирует индийский колдун и которая только и может, что качаться туда-сюда под музыку его дудочки… под музыку его низкого протяжного голоса, под пристальным взглядом темно-синих глаз.
Но она поняла, что и он не был неуязвим. Даже когда его улыбка вызывала ее ответить ему тем же, на щеке его дергался мускул, и Мередит видела, что он с трудом сдерживается и что она страшно раздражает его.
Глаза его были по-прежнему тревожными. Она мельком подумала о том, что они, кажется, никогда не улыбались. Интересно, почему?
