— Это лишь ее половина, — ответил Флорис, полностью обнажив золотистые плечи истомленной ожиданием женщины.
— Если бы мой отец был жив, продолжала Елизавета, не обращая внимания на задумчивость Флориса, он бы выдал меня замуж за твоего короля.
— Ты была бы самой прекрасной королевой Франции. Но такова уж твоя судьба, ты все равно будешь моей государыней.
Елизавета дрожала словно в лихорадке; томительно вытянувшись, она расстегнула камзол и стянула его с Флориса; руки ее заскользили по телу молодого человека.
— Думаю, что я бы изменила Людовику с тобой, Флорис… Флорис, любовь моя.
Он победоносно рассмеялся.
— Моя прекрасная императрица, королева моя, моя принцесса… Иди… иди же ко мне, я устал ждать.
Елизавета подалась вперед, она жаждала обрести счастье в объятиях Флориса. Они оба этого желали.
— Ты говорил мне, — прошептала она, — что у тебя есть еще другая фамилия… назови мне ее, я хочу знать, кому я отдаю себя.
Она радостно засмеялась, помогая распутать последние шнурки своего платья. Перед взором Флориса предстали ее груди, свежие и упругие, словно два яблока; он закрыл глаза, ослепленный такой красотой, и шепнул:
— Вильнев… любовь моя, де Вильнев-Карамей, и милостью императрицы всей Руси, которую я сейчас держу в своих объятиях, Петербургский рыцарь… Но что с тобой?
Елизавета вздрогнула, щеки ее смертельно побледнели. Неверным движением она потянула на себя платье.
— Тебе плохо, милая? — испуганно спросил Флорис. — Хочешь что-нибудь выпить?
Он хотел встать, но рукой, холодной, словно лед, она удержала его и бесцветным, неживым голосом произнесла:
— Наверное, я сошла с ума.
Дрожащей рукой она провела по лбу, а потом почти что выкрикнула в лицо юноше:
— Что ты сказал? Флорис, повтори, какое имя ты назвал.
Флорис не мог оторвать глаз от Елизаветы. Он с тревогой взирал на нее. Сам не понимая отчего, он почувствовал, как к горлу подкатил горький ком. Взяв себя в руки, он шутливо ответил:
— Все очень просто, Елизавета, во Франции наше настоящее имя де Вильнев, де Вильнев-Карамей.
— И ты говоришь, что уехал из России, когда тебе было восемь лет…
— Да, вместе с Адрианом.
Флорису показалось, что раз Адриан был вместе с ним, значит, все в порядке, но Елизавета не обратила на это внимания.
— Как раз после смерти царя.
— Именно так.
— И ты бежал вместе со своей матерью, графиней де Вильнев.
— Да, мы бежали от гнева… — Смертельно побледнев, Флорис замер; он весь дрожал. Холодный пот заливал его виски. Перед его глазами с жуткой скоростью пронеслись картины: сокровища царя, Адриан, упорно стремившийся поговорить с ним наедине, гренадеры, торжественно несущие его на плечах, его сходство с Петром Великим. Слова застыли на его побледневших губах. Да, они бежали от гнева императрицы Екатерины… он просто идиот, он сошел с ума, это же была мать Елизаветы! Он упал на колени и, заикаясь, пролепетал:
— Нет… нет, Елизавета, это не… невозможно…
Молодая женщина прижалась к стене:
— О!.. Прокляты… мы прокляты… Вильнев… Вильнев… значит, ты сын…
В коридоре раздались дикие крики. Дверь распахнулась, и, опрокинув солдата, ворвался обезумевший Адриан. Окинув спальню шальным взором, он застыл на пороге и горько произнес:
— Да, ваше величество, Флорис ваш брат…
— Простите, мадам, простите, что я ворвался к вам столь резко, но… я боялся прийти слишком поздно.
Адриан смачивал виски лежавшей без чувств Елизаветы, и та постепенно приходила в себя. Очнувшись, она растерянно огляделась вокруг. Ее взгляд встретился со взглядом Флориса. Страшно смутившись, несчастные молодые люди отвернулись друг от друга.
— О, Боже мой, какой ужас! — чуть слышно произнес Флорис. Адриан смотрел на брата. Как жестоко и неожиданно раскрылась перед ним истина! В эту минуту он проклинал саму землю, что ополчилась на них.
— И грехи отцов падут на детей их до третьего и четвертого колена, — столь же тихо произнесла Елизавета. Рыдания душили ее. Флорис стыдливо опустил голову, чтобы скрыть слезы; глаза его стали зелеными, словно изумруды.
Подождав несколько минут, Адриан понял, что Елизавета уже в состоянии выслушать его.
— Я должен был бы поговорить с вами раньше, мадам, но обстоятельства препятствовали мне, и я надеялся, что вы вдвоем сами все поймете.
— Что и случилось, хотя и с некоторым опозданием, Адриан де Вильнев, так что вы были правы, предоставив нам самим обо всем догадаться, — взяв себя в руки, промолвила Елизавета. — Однако теперь объясните мне, ибо в моей памяти ничего не сохранилось, кроме нескольких смутных воспоминаний детства. Я до сих пор слышу голос моей матушки, возмущенно укорявшей отца за его любовницу графиню де Вильнев…
Адриану не хватало воздуха, он подошел к окну и распахнул его. Чтобы сделать это, ему надо было встать рядом с братом. Адриан вздохнул: сейчас ему придется причинить брату боль; он начал:
— Царь Петр Великий, прибывший с официальным визитом в Париж, встретил там графиню де Вильнев-Карамей, нашу мать. Я сын графа Амедея де Вильнев-Карамей, ее мужа, которого она считала умершим. Между императором и нашей матушкой вспыхнула любовь, и она последовала за ним в Россию, где в Баку родился их сын Флорис. Императрица Екатерина, ваша мать, мадам, ненавидела графиню де Вильнев, не понимая, что она не хотела ничего, коме любви царя. После смерти Петра Великого мы бежали, преследуемые императрицей, но нам удалось добраться до Франции. Вот, в нескольких словах, история наших двух семей.
Елизавета внимательно слушала рассказ Адриана. Она с полуслова поняла манеру, в которой он выстроил свой рассказ, дабы не оскорбить ее дочерних чувств и не упоминать многочисленных преступлений и предательств императрицы Екатерины.
— Французскому королю, несомненно, была известна ваша история, раз у него возникла мысль послать вас ко мне на помощь, — мечтательно произнесла Елизавета.
— Да, разумеется, мадам, — согласился Адриан. — Перед смертью наша мать написала письмо его величеству. Я никогда не читал его, но, судя по словам короля, она ему во всем призналась.
Елизавета задумалась, а потом сказала:
— Может быть, король надеялся совершить переворот в пользу Флориса, что, впрочем, чуть не произошло.
Флорис мгновенно выпрямился — в доказательство того, что он все слышал.
— Нет, мадам, нет! Я бастард… простой бастард… Понимаете ли вы, что это означает? Ребенок, не признанный своим отцом, пусть даже тот и был царем. Любой бедный дворянин, ремесленник или даже крестьянин может ходить с гордо поднятой головой, у него есть имя, имя его отца. Нет… мадам, успокойтесь, король чтит законность и королевскую или императорскую кровь… но не кровь бастардов, получивших свое имя путем чудовищной лжи со стороны их матери. Вильнев-Карамей больше нет, я просто Флорис… Флорис, без имени.
