Он обогнул угловой столбик кровати и подошел к ней. Милли натянула одеяло почти до носа. Фиц оттянул его вниз, но ровно настолько, чтобы взять ее за подбородок и повернуть лицо к себе.
— Лучше вам надеть сегодня платье с высоким воротником, — сказал он.
Милли не поняла его, пока, оставшись одна в комнате, не расположилась перед зеркалом. Она внимательно изучила свое отражение в поисках заметных внешних отличий, которые позволили бы прохожим останавливаться посреди дороги, перешептываясь: «Смотрите, вон идет женщина, совсем недавно лишившаяся девственности».
И только тут она увидела отметины, оставленные любовником на ее шее.
«Смотрите, вон идет женщина, которую только что усердно ублажали в постели».
Первые званые обеды молодоженов зачастую оборачиваются настоящим бедствием. Но Венеция была достаточно опытной хозяйкой, и первый званый обед герцога и герцогини Лексингтон — сердечная встреча в тесном кругу родных и ближайших друзей — прошел без сучка и задоринки.
Венеция с мужем пригласили Хелену погостить у них, начиная прямо с этого вечера. Хелена с радостью согласилась, уже прикидывая в уме, как можно воспользоваться этим обстоятельством.
— Вы что-то замышляете, — предположил Гастингс.
Этот мужчина слишком легко читал ее мысли — словно букварь. Она с тоской посмотрела на других обитателей гостиной в надежде, что кто-нибудь подойдет поближе. Но, как и всегда в подобных случаях, когда Гастингс загонял ее в угол, никто не обращал на них внимания.
— Я не даю вам советов, Гастингс, как распорядиться своей жизнью. Вам следовало бы ответить мне той же любезностью.
— Хотел бы. Да только если бы я оказался в центре скандала, вам бы не пришлось выходить за меня замуж. Однако если вас застигнут в сомнительной ситуации, мне не удастся так легко отделаться. Я практически член семьи, и люди, глядя на меня, станут задаваться вопросом, почему я не вмешался и не выручил вас. — Он сделал драматическую паузу. — Но я бы предпочел не жениться на вас.
— О, неужели?
— Я придерживаюсь старомодных взглядов, мисс Фицхью. Жена должна быть в первую очередь покладистой. Она должна соглашаться со всем, что я говорю. И она должна смотреть на меня с восхищением.
— И все же ваша выдуманная новобрачная готова живьем съесть вас на завтрак.
Гастингс окинул ее пристальным взглядом.
— Вот поэтому-то я и связываю ей руки, — растягивая слова, произнес он. — И вообще она вымышленный персонаж, с которым я могу поступать как угодно.
Дыхание Хелены заметно участилось.
— Так не женитесь на мне. Я плакать не буду.
— Зато я буду, если до этого дойдет. У меня не останется выбора. Так что не подталкивайте события к их логическому завершению, мисс Фицхью, прошу вас. Вы единственная можете предотвратить нашу женитьбу.
И с этими словами он встал и направился к вдовствующей герцогине на другой конец комнаты.
Фиц никогда не считал свою жену красавицей. Миловидной, да; по временам привлекательной; но не красавицей. Каким же слепцом он был! Словно начинающий садовник, которому понятна только кричащая красота георгинов и роз.
Слабый свет позволял разглядеть ее гладкую нежную кожу. Ее манеру держать голову, ее изящную стройную шею. Внимание и интерес в ее глазах, когда она слушала собеседника.
Фиц не мог отвести от нее взгляда.
Она не была ярким цветком, радующим глаз всего несколько дней — или, самое большее, несколько недель. Она больше походила на ореховое дерево, которое так любила Элис. Летом оно дарило укрытие и покой под сенью своих зеленых ветвей. Зимой его оголенные ветви оставались все такими же крепкими и надежными. Женщина на все времена.
Их глаза встретились. Милли покраснела и отвела взгляд. Истинный образец благопристойности. Тогда, в темноте, она была совершенно другой — нескромные прикосновения, жаркие поцелуи, восторженные вскрики.
Ее ухо, открытое зачесанными вверх волосами, было изящным и привлекательным. Профиль — столь же совершенным и изысканным, как те, что он видел на камеях из слоновой кости. А ее ресницы… неужели они всегда были такими длинными и изогнутыми, словно турецкая сабля?
Поздним вечером, оставив Хелену погостить в доме у Лексингтонов, Фиц и Милли поехали домой одни.
В карете оба молчали. Фиц не понимал, что мешает ему заговорить с женой. Он определенно не стеснялся ее, наверное, мог бы раздеться в ту же минуту, если бы не опасался, что его нагота в движущейся карете с открытыми окнами оскорбит ее чувства. Но все же это было именно смущение, возможно, смятение души. Он еще не привык к реальности своего брака. Не привык возвращаться домой с женщиной, которую так высоко ценил и уважал и в то же время занимался с ней любовью.
Служанка Милли целую вечность переодевала ее ко сну — самой королеве не понадобилось бы столько времени перед коронацией. В тот же миг, как служанка ушла, Фиц отворил дверь в смежную комнату.
Милли сидела перед туалетным столиком в пеньюаре с расческой в руке. Когда он вошел, она подняла взгляд и в зеркале наблюдала, как он приближается к ней.
Видела ли она эту жажду обладания в его глазах? Весь день он думал только о том, в какое необузданное создание превращается она, когда с нее сорваны одежды.
Фиц поднял ее косу и развязал ленту, связывающую пряди. Обычно она была туго заплетена, удерживая волосы в порядке и скромности. Без ленты он с легкостью распустил косу.
Освобожденные волосы легли аккуратно, спадая ровным каскадом по спине. Но цвет их оказался не просто светло-каштановым, как он всегда думал, а полным разных оттенков и различий, с проблеском бронзовых, золотых и даже медно-красных нитей.
— Вы не выключите свет? — прошептала она.
— Со временем.
Сейчас он хотел видеть ее, ее волосы, ее кожу, ее загадочное интересное лицо. Он раздвинул ее волосы на затылке и пробежался пальцами по позвонкам, наблюдая за отражением жены в зеркале. Несколько лет назад, возможно, он бы подумал, что она вообще не реагирует на ласки. Но теперь он гораздо лучше разбирался в тонкостях выражения ее лица и уловил, как ее ресницы на мгновение затрепетали. Он также заметил, что она прикусила внутреннюю сторону губы, потому что ее нижняя губа чуть сильнее втянулась в рот.
Фиц развязал пояс пеньюара. Пальцы Милли стиснули ручку расчески. Он поднял жену со стула, и пеньюар спустился с ее плеч.
Он никогда не обращал внимания на женские ночные сорочки, только знал, что они сшиты с таким расчетом, чтобы любая женщина казалась вдвое пышнее своего объема. Сорочка Милли не составляла исключения, украшенная складками и буфами со всеми хитростями швейного мастерства.