Лукас отвернулся к окну, глядя на прохожих, торопливо сновавших по улице внизу.
– Я впервые попробовал спиртное всего год спустя. Затем он обернулся и увидел, как она приподняла голову.
– Что ж, – начала Элис, – дети есть дети, а детям всегда присуще любопытство.
Лукас не знал, пытался ли он напомнить ей или самому себе о той пропасти, которая их разделяла. Он провел рукой по волосам, чувствуя, как безотчетное, беспокойство неудержимо влечет его вперед.
– Послушайте меня, Элис. Я тот самый человек, которого ваш отец больше, чем кого-либо на свете, хочет упрятать за решетку. Я был им большую часть жизни и просто не умею быть другим.
– Так вот почему вы не разговариваете с вашим отцом?
– Мы не разговариваем с ним потому, что он презирает меня.
– Отец презирает своего сына?
Он помолчал, глядя на нее, и неохотно продолжил:
– Он презирает меня потому, что мне нравится мой образ жизни. Я пристрастился к нему уже много лет назад и, став взрослым, ничуть не изменился. Я курю, я пью, – он заколебался, сознавая, однако, что, если он сейчас остановится, Элис его не поймет, – я сплю с женщинами, на которых вовсе не собираюсь жениться. Да что там говорить! Мне было всего двенадцать лет, когда я впервые узнал, что такое интимная близость. С проституткой.
Глаза Элис округлились от ужаса.
– Двенадцатилетний подросток – и женщина, торгующая своим телом? Но ведь это же чудовищно!
– Чудовищно? – Боже, как ей объяснить? – Это было чудесно.
Она, похоже, не в силах была пошевелиться, и Лукас продолжал:
– Как я уже сказал, мне тогда только исполнилось двенадцать, а она была гораздо старше меня – ровно настолько, чтобы хорошо знать свое ремесло, но достаточно красивой, чтобы разжечь мое воображение. Это было похоже на дивный сон – нежные, но опытные руки, ласкающие те части моего тела, на которые я лишь недавно начал обращать внимание.
Элис отвернулась, однако Лукас не мог утверждать, опечалило ее это признание или оттолкнуло. Он посмотрел на тот палец, на котором когда-то носил перстень:
– Соловей напоминает мне о том времени.
Когда она снова повернулась к нему, на лбу ее проступили морщины:
– И о чем именно он вам напоминает, Лукас? О том, каким вы были, или о том, кем вы стали?
Вопрос застал его врасплох. В самом деле, о чем? Хотел ли он забыть того наивного и чистого подростка, которым был когда-то, или же человека, в которого он превратился, человека, который вряд ли вообще имел понятие о том, что такое чистота?
– По правде говоря, я не знаю, – ответил он.
Элис посмотрела на него, пытаясь осмыслить услышанное. Ей вспомнился их недавний разговор с Олдричем, и она была совершенно уверена в том, что Лукас не притворялся. Напротив, несмотря на решительный тон, ему трудно далось это признание, правда была слишком горькой.
Тут ей на ум пришло утверждение его матери о том, что Лукас был далеко не так плох, как о нем думали люди. Выражение его глаз не имело ничего общего с пороком или сознанием вины – скорее то было искреннее и неподдельное отчаяние.
Вслед за этой мыслью ее осенила и другая. Возможно, Лукас уже и сам утратил веру в правду. Но как доказать, что он вовсе не был чудовищем? У него не имелось никакого алиби. Ей нечего было противопоставить свидетельнице. И он не мог представить никаких доказательств того, что перстень с изображением соловья находился сейчас в чужих руках. Ей придется найти какой-нибудь другой способ подтвердить его непричастность к убийству – такой, чтобы у присяжных не осталось и тени сомнения.
И тут вдруг все стало ясно как божий день. Ей придется самой отыскать настоящего преступника. Дрожь пробежала по ее спине от страха, едва она вспомнила, как кто-то преследовал ее ночью в переулке, а затем утром на этом самом месте нашли еще один труп. Убийца с перстнем нанес еще один удар, и Элис была совершенно уверена в том, что он на этом не остановится.
– У меня есть план, – произнесла она прежде, чем успела передумать. – План, который поможет нам доказать вашу невиновность.
– Ах, опять вы со своими планами, – отозвался он с горькой усмешкой.
Внезапно мысль о том, чтобы обратиться к нему с просьбой, показалась ей не такой уж удачной. Скорее всего, он ответит ей отказом. Однако отступать она не собиралась. Элис сделала глубокий вдох и очертя голову ринулась вперед:
– А пока что мне придется вас покинуть. Я отправляюсь на разведку.
С этими словами она развернулась на каблуках и направилась к двери, не обращая внимания на выбившуюся из пучка прядь волос, которая развевалась за ее спиной. Однако не успела она сделать и нескольких шагов, как Лукас ее остановил:
– На разведку?
Элис приподняла голову, прикидывая в уме, как ей лучше объяснить ему свой план. Пожалуй, ей не стоит сейчас вдаваться в подробности, чтобы со стороны все выглядело вполне безобидным.
– Да, я собираюсь произвести разведку в переулке. Кто знает, что мне удастся выяснить?
– Вы пытаетесь выследить убийцу и заманить его в ловушку?
– Выследить? Заманить в ловушку? – Она пожала плечами.
– Черта с два! – Выражение его лица явно предвещало бурю.
– Вы же сами говорили о том, что найти какой-нибудь способ добиться вашего оправдания – моя прямая обязанность.
– Нет, – отрезал он, нисколько не тронутый ее доводами. – Я запрещаю вам это делать.
– Мистер Хоторн…
Однако на сей раз ее прервал не Лукас, а ее собственный желудок, который именно в этот неподходящий момент громко заурчал, что было неудивительно. Лукас улыбнулся и покачал головой, словно не в силах удержаться, хотя вид у него до сих пор был слегка отстраненный. Затем он протянул ей руку:
– Теперь, когда вы изложили свой план и получили ответ…
– Я и не собиралась ни о чем вас просить, Лукас.
– …пойдемте со мной.
– Куда?
Он увлек ее за собой в спальню.
– И что мы будем здесь делать?
Он остановился совсем близко от нее и спросил:
– А чем бы вы хотели заняться?
Она бросила беглый взгляд на его постель.
– Уж не пытаетесь ли вы меня соблазнить, мисс Кендалл? Это совсем не похоже на такую деловую женщину, как вы.
Дрожь пробежала по ее телу, и ей почему-то отчаянно захотелось ответить ему «да».
– Ни в коей мере.
Лукас улыбнулся, обхватив широкой ладонью ее щеку.
– Вы в этом уверены? – Он понизил голос. – Лично я не имею ничего против.
Дыхание ее стало частым и поверхностным. Его пальцы задержались на ее коже, запах мыла и крема после бритья окутал ее со всех сторон. Но, словно зная заранее, что ничего хорошего из этого не выйдет, ее желудок еще раз заурчал.
Чувственные губы Лукаса изогнулись в улыбке:
