Это давало Элинор возможность поглядывать на него из уютной постели и воображать разнообразные сценарии, любуясь делом рук своих.
«Вы теперь будете столь же недовольны, мистер Сент-Мор?»
Банты, ленты и оборки, украшавшие платье раньше, были аккуратно спороты. Платье было сшито из великолепного французского бархата, хозяйка этого платья знала толк в качестве ткани, хотя в остальном вкус был сомнительный, поскольку лиф вырезан очень низко. Чтобы исправить это, Элинор добавила на лиф и подол прекрасное бельгийское кружево.
Оно придавало темно-красному платью некоторый холодок, как остролист в морозное декабрьское утро.
Минерва одолжит ей бриллианты Стерлингов. Сверкая над платьем, они добавят ледяной холод.
«Могу себе представить, он будет просто ослеплен, — думала она, подтянув колени и положив на них подбородок. — Если бы…»
Элинор тряхнула головой. Она не может предаваться таким мыслям. Если бы у мистера Сент-Мора был титул, состояние, недвижимость и влияние, которое сделает ее отвратительного отчима весьма покладистым…
Ее взгляд, оторвавшись от платья, скользнул к маленькому письменному столу. На нем лежал справочник Дебретта. Элинор предполагала, что он принадлежал Фелисити, книга была сильно потрепана, у важных страниц загнуты углы.
Интересно знать…
Элинор отвела взгляд и сказала себе, что она дурочка. Нельзя выдумать историю мужчины, так подходящего ее чаяниям. Но в Сент-Море столько благородства, у него такие отменные связи в высшем свете, и она решила, что он благородного происхождения… незаконнорожденный сын какого-нибудь аристократа.
Если есть возможность это узнать, то ответ найдется в справочнике.
Элинор взяла свечу и пошла к письменному столу.
Листая книгу в поисках имени, которое могло бы пролить свет на тайну, она с улыбкой задержалась на одной странице.
«Герцог Паркертон (Тремонт)
(первый герцог 1485)»
Рядом был изображен фамильный герб: вставший на задние лапы лев, окруженный двумя ангелами с поднятыми крыльями.
Элинор прижала пальцы к губам. Разъяренный лев? Безумный мартовский заяц больше подходит.
А вот Сент-Мор напоминал ей льва. Яростный, надменный, он приказывал ей, словно это его право и его долг. Властно сказал, что ей нечего делать с такими, как Лонгфорд. И имел дерзость выдвинуть Паркертона как лучшего кандидата.
Паркертон! Как будто весь Лондон не знает о седьмом герцоге и его приятелях-кроликах. Кто поручится, что девятый герцог не станет таким же безумным или еще хуже?
Элинор передернула плечами, вспомнив свою жизнь с Эдвардом и брак матери с Льюисом.
О чем Сент-Мор думал, предлагая герцога Паркертона?
Она узнала бы это, если бы ветер, ворвавшийся сквозь щели в рамах, не задул свечу. В темноте и холоде она захлопнула книгу и вернулась в постель.
Если бы не ветер, Элинор смогла бы прочитать прославленную историю клана Тремонтов. Что-то вроде этого:
«Предшественники. К Руфоус Тремонт (1460:— 1520), пожалован герцогским титулом в 1485; 2. Генри Сент-Мор Тремонт… 9. Джеймс Ламберт Сент-Мор Терстан Тремонт».
Вместо этого она натянула на голову одеяло и размышляла, где сейчас Сент-Мор. С того дня как они поссорились в парке, от него ни слова, и она уже начала жалеть о своей резкости. Честно говоря, она скучала по нему.
Было что-то замечательное в том, чтобы быть с ним рядом. Это божественно — украдкой смотреть на его губы, его торс и знать, каково оказаться в его объятиях, каковы его поцелуи. И каждый миг думать, скоро ли он наклонит голову и украдет очередной поцелуй… оставит ее бездыханной и полной желания…
— Сент-Мор! Где ты? — бормотала себе под нос Элинор.
Спасает очередную барышню? Элинор снова заметалась. Лучше бы он этого не делал. Она поручила ему спасать ее.
Гм… помочь ей, поправила она себя. Но в своих сонных мыслях она видела, как Сент-Мор, открыв створку окна, проникает в комнату, чтобы… спасти ее… украсть, чтобы…
Она снова взглянула на платье и провалилась в сон, в грезах облаченная в пурпурное бархатное платье, окутанная сильными надежными руками Сент-Мора и решительными словами, которые он нашептывал ей издалека: «Я спасу тебя, любовь моя. Не бойся».
Уверенность Джеймса могла бы подпитаться фантазиями Элинор. Поскольку реальность этой ночи не была столь убедительна.
Ставки росли. Все было поставлено на последнюю партию.
Хуже того, капитан Реддик оказался опасным противником, он загреб внушительный выигрыш. Но даже такой игрок не мог устоять перед высокими ставками. Реддик с уверенным видом уселся напротив Джеймса.
А почему бы и нет?
На столе лежало, без всякого преувеличения, целое состояние. Оно скопилось за долгие часы игры и наверняка вобрало все деньги, которые вращались ночью в этом аду. На зеленом сукне лежали кипы расписок, документы на доли в Ост-Индской компании, на экипаж Хатчетта (смертельно быстрая и совершенно новая штука, как уверял безрассудный хозяин), на маленький охотничий домик в Шотландии.
Принадлежащий Джеймсу.
Ну и масса других вещей: кольцо, часы, брелок, шпильки, отобранные у одной из здешних девиц, отчаянно протестовавшей. Забравший пообещал вернуть их вместе с кольцом, потом быстро спустил и то и другое, оставив разъяренную любовницу без украшений и внимания.
Был в этой куче даже рецепт сапожной ваксы лорда Маркина. Маркин надеялся его отыграть, но снова проиграл, теперь победителю достанется список ингредиентов ваксы, которой завидовали все лондонские камердинеры и все денди, стремившиеся к тому же поразительному блеску сапог, что и у лорда Маркина.
Рецепт был добавлен к ставкам последней партии, поскольку все уже опустошили карманы, чтобы попытать возможность выиграть огромный куш.
Джеймс вложил весь свой выигрыш, выигрыш Джека, которому повезло в рулетку, и поспешно добавил право собственности на Колстон.
— Вы играете или нет? — спросив Реддик барона, который еще не добавил свою долю.
Льюис жадно приглядывался к груде. Даже треть этого добра сделала бы человека богатым. А если удастся выиграть все, что предлагает рука судьбы? Хотя было ясно, что барону нечего вложить, чтобы вступить в игру.
И все-таки для Льюиса в его отчаянном положении это было настоящее искушение.
— Ничего нет, милорд? — поторапливал его Сент-Мор, зная, что у барона есть с чем вступить в игру. — Чего-нибудь ценного, что позволило бы вам играть. Досадно играть всю ночь и уйти от такого… — Он недоговорил, не было необходимости облекать в слова очевидное.
