Отстранившись, Монтгомери смотрел на нее: Вероника подняла голову. Глаза ее были восхитительно зелеными, широко раскрытыми и полными желания. Дыхание стало быстрым и поверхностным, сердце билось бурно, насколько он мог заметить по быстро бьющейся жилке на шее. Он не меньше любил смотреть на жену по мере того, как ее возбуждение возрастало, чем когда она достигала пика наслаждения.
Рука Монтгомери нырнула между ее бедер. Вероника уже увлажнилась, ее ноги раздвинулись, когда он прикрыл ладонью венерин бугорок, а потом скользнул между складками плоти.
Она принадлежала ему.
— Ты влажная. Покажи мне насколько. Раздвинь ноги пошире.
Когда она подчинилась, из горла Монтгомери непроизвольно вырвался звук, напоминающий рычание.
Вероника прижала свою руку к его панталонам, ощутила его возбуждение и тотчас же властно сжала его.
— Ты так же изголодалась, как и я, — пробормотал он, целуя ее в подбородок.
Это был нежный поцелуй, скрывавший бушующую страсть.
— Монтгомери, — прошептала Вероника, — сюда могут войти.
— Давай-ка на рабочий стол, — ответил он.
— А как же занозы?
— Встанешь на колени.
Брови Вероники взметнулись вверх, но она послушно встала коленями на рабочий стол, полностью одетая, и широкая юбка целиком скрыла ее от его глаз. Его мужское естество стремилось вырваться из своей тюрьмы, из сдерживающей его ткани, и Монтгомери высвободил его и направил к цели.
Монтгомери медленно поднял юбки. И вот она была здесь, скрытая в ворохе ткани, но он мог почувствовать ее влажную плоть. Он провел пальцем по ее ягодицам, спустился ниже, прочертив линию по разбухшим розовым складкам, и скользнул внутрь.
Спина Вероники выгнулась, потом она опустила голову, и из груди ее вырвался легкий стон.
— Ты прекрасна, — сказал Монтгомери. — Мне хочется поцеловать тебя там.
Она повернула к нему голову. Лицо ее пылало. В глазах светилось желание, плотский голод.
— Раздвинь ноги пошире, — приказал он и улыбнулся, когда она это сделала. — А теперь подвинься ближе.
Она сделала движение к нему и оказалась как раз под удобным для него углом и в удобном положении, на нужной высоте. Он порвал ее панталоны, наклонил голову и нежно прикусил одну из совершенных округлостей ягодиц.
Дыхание Вероники стало прерывистым и хриплым.
— Сейчас произойдет вторжение.
Она сделала резкое движение спиной, опираясь на локти и поддерживая себя в этом положении.
И Монтгомери нырнул в нее легким плавным движением, не пролив своего семени до того, как оказался в ней. И услышал, как Вероника выдохнула его имя, а ногти ее вцепились в поверхность деревянного рабочего стола и процарапали на нем след.
— Теперь если кто и войдет, то ничего не узнает.
Вероника покачала головой, не желая поддерживать это бессмысленное утверждение. Едва взглянув на нее, на самом деле каждый догадался бы, чем они занимаются.
Монтгомери оправил ее юбки, опустив их, обхватил руками ее бедра и рванул их к себе.
Вероника дрожала, а ее тело походило на раскаленную жаровню, властно удерживавшую его. Он вошел в нее глубже, чем когда бы то ни было. Десяток мощных рывков, и вот она, соединенная с ним, раскачивается взад и вперед, своими движениями заставляя его излить свое семя и издавая стоны при каждом. Еще с десяток рывков, и она вскрикнула. Монтгомери последовал за ней несколькими секундами позже, чувствуя, что взрыв произошел, и его семя излилось в ее тело.
Шли минуты, но никто из них не произвел ни звука, не произнес ни слова. Они больше не двигались. Вне всякого сомнения, на лице его застыла глуповатая улыбка. Кроме удовлетворения, Монтгомери чувствовал что-то еще, и это его обеспокоило.
Он просто не мог держать свои чертовы руки подальше от жены.
Он помог ей отодвинуться от рабочего стола и привести себя в порядок, дрожащими пальцами помог застегнуть корсаж, и делал это гораздо медленнее, чем расстегивал его.
— Иди, Вероника, и веди себя как гостеприимная и хорошая хозяйка за нас обоих. Я вернусь к обеду, — сказал Монтгомери, склоняясь к ней и целуя ее.
Он чуть дольше обычного держал ее в объятиях, что оказалось неразумным, потому что она нежно прильнула к нему. Даже ее тихого вздоха было достаточно, чтобы он снова пожелал ее.
Монтгомери проводил ее до двери и, открыв ее, снова поцеловал Веронику.
Он не стремился жениться и не делал из этого тайны. Не хотел никого спасать, но был вынужден выручить Веронику из Братства Меркайи. И за это был вознагражден браком с самой удивительной, обворожительной и желанной женщиной из всех известных ему.
Вероника никогда не говорила о своих родителях, а вчера он выяснил, что она таила в себе целое море печали. Сегодня же показала себя прекрасным товарищем и помощницей, сумевшей очаровать даже Тома. Она много часов работала без устали, а потом превратилась в сирену, и он не смог воспротивиться ее чарам.
Монтгомери оперся спиной о кирпичную стену и смотрел вслед Веронике, подозревая при этом, что стал теперь совсем иным человеком, отличным от того, каким приехал в Шотландию.
И почему это, черт возьми, он чувствовал себя таким счастливым?
Пересекая арочный мост, Вероника все еще ощущала его внутри. При этом тело ее снова обдавало жаром. Стоило мужу дотронуться до нее, как она начинала таять. Стоило ему по-особому взглянуть на нее, и она становилась влажной. Стоило ей услышать его голос, и она вспоминала все те восхитительно грешные вещи, что они проделывали вместе.
В эту самую минуту Вероника чувствовала себя так чудесно, что не хотела видеть своих родных. Но ее обязанностью было позаботиться об их нуждах, и потому она проследовала в свою комнату, испытывая потребность вымыться и переодеться перед встречей с гостями. Ее тетка и кузины сочтут состояние ее платья недостойным, а она решила не давать им повода критиковать ее. Во время ленча ей надо было любой ценой заставить их сообщить, как долго они намерены пробыть здесь.
Элспет находилась в ее комнате и развешивала в шкафу новые платья. Выражение ее лица казалось мятежным, и, прежде чем девушка заговорила, Вероника догадалась, что это имеет отношение к ее кузинам.
— Вот и вы, ваша милость, — сказала Элспет, приветствуя ее вымученной улыбкой.
— В чем дело, Элспет?
— Я ведь ваша горничная, миледи! Разве нет?
Вероника кивнула.
— Я должна заботиться о ваших вещах, приносить свежие цветы в вашу комнату и убирать в ней, если это понадобится. Хотя, должна сказать, ваша милость, вы не разбрасываете вещи где попало.
Элспет сжала руки, по-видимому, принимая какое-то решение, и быстро заговорила:
— Для меня повышение по службе — быть в вашем распоряжении, и я очень горжусь этим. Миллисент все еще зла на меня за это и смотрит на меня холодно. И все же я должна знать, когда вы посылаете кого-то отдавать мне распоряжения. В противном случае как мне догадаться о ваших желаниях. Откуда я узнаю, вы ли так распорядились, и, если я начну с кем-нибудь спорить, ваша милость, вы на меня разгневаетесь, а я не хочу потерять свое место.
