– В чем дело?
– Ни в чем, – сказала она и осеклась. Брак должен основываться на честности, и вряд ли им обоим пойдет на пользу, если она будет скрывать свои чувства.
– А как, по-твоему, я выгляжу? – тихо спросила она.
Колин в недоумении уставился на нее.
– Ты сказал, что никогда не думал, что я так выгляжу, – напомнила она. – Чего же ты ждал в таком случае?
– Не знаю, – признался он. – Честно говоря, до недавнего времени я даже не задумывался об этом.
– А потом? – настаивала Пенелопа; почему-то ей было необходимо услышать ответ.
Колин склонился так низко, что ткань его жилета царапнула ее грудь и живот, а их носы соприкоснулись.
– А потом, – прорычал он, обдав теплым дыханием ее лицо, – я тысячу раз представлял себе этот момент, рисуя в своем воображении соблазнительные картины, но реальность – позволь мне повторить это на тот случай, если ты не расслышала в первый раз, – реальность превзошла все мои ожидания.
– О! – только и смогла вымолвить Пенелопа.
Колин стянул фрак и жилет, оставшись в рубашке из тонкого полотна и брюках, и помедлил, наблюдая с ласковой усмешкой в уголке рта, как ее глаза беспокойно убегают от его взгляда.
А затем, когда Пенелопа решила, что больше ни секунды не выдержит, он накрыл ее груди обеими руками и слегка сжал, наслаждаясь их формой и тяжестью.
Пенелопа открыла рот, собираясь что-то сказать, но Колин прижал палец к ее губам, призывая к молчанию.
– Вначале мы займемся делом, – проворковал он.
Он нежно дунул на напрягшуюся маковку, затем сомкнул губы вокруг соска, довольно хмыкнув, когда Пенелопа изумленно ахнула.
Он продолжил эту пытку, пока она не начала извиваться под ним, затем переключился на другую грудь, периодически возвращаясь к первой. Его свободная рука, казалось, была везде, лаская, искушая и дразня: на ее животе, бедре, лодыжке. Затем скользнула под юбку.
– Колин, – выдохнула Пенелопа, дернувшись всем телом, когда его пальцы коснулись нежной кожи у нее под коленом.
– Ты пытаешься отодвинуться или, наоборот, придвинуться ближе? – усмехнулся он, не отрывая губ от ее горла.
– Не знаю.
Колин поднял голову и плотоядно улыбнулся.
– Отлично.
Он встал с постели и неторопливо стянул с себя оставшуюся одежду: вначале рубашку, затем сапоги и брюки. Все это он проделал, не отрывая от нее взгляда. Избавившись от собственной одежды, он слегка приподнял Пенелопу, чтобы снять с нее платье, уже спущенное до талии.
Когда она предстала перед ним в одних лишь тонких чулках, Колин помедлил: он был слишком мужчина, чтобы не полюбоваться такой картиной. Затем стянул с ее ног полупрозрачный шелк и выпустил его из пальцев, позволив медленно опуститься на пол.
Пенелопа вздрогнула от ночной прохлады, и он лег рядом, прижавшись к ней всем телом, согревая ее своим теплом и наслаждаясь шелковистой мягкостью ее кожи.
Его потребность в ней была так сильна, что это его даже обескураживало.
Колин настолько возбудился, охваченный нестерпимым желанием, что приходилось только удивляться, что он еще способен ясно мыслить. Однако, хотя его тело отчаянно требовало разрядки, он сохранял какое-то необъяснимое спокойствие и самообладание. Видимо, в какой-то момент его потребности отошли на второй план, и все его существо сосредоточилось на Пенелопе – точнее, на чуде слияния в любви, которое он только начал постигать.
Видит Бог, он страстно желал овладеть ею – но не раньше, чем она будет трепетать под ним и стонать от желания.
Ему хотелось, чтобы Пенелопа испытала экстаз и знала, когда они будут лежать в объятиях друг друга, счастливые и утомленные, что она принадлежит ему. Потому что он уже принадлежит ей.
– Скажи мне, если я сделаю что-нибудь, что тебе не понравится, – сказал Колин, с удивлением обнаружив, что его голос дрожит.
– Это невозможно, – отозвалась она, коснувшись его щеки.
Колин непременно бы улыбнулся, не будь он так озабочен тем, чтобы ее первый опыт оказался приятным. Но из ее слов следовал однозначный, вывод: она не имеет представления о том, что значит заниматься любовью с мужчиной.
– Пенелопа, – мягко сказал он, накрыв ее руку своей ладонью, – я должен тебе кое-что объяснить. Я могу причинить тебе боль. Не потому, что хочу, просто…
Пенелопа покачала головой.
– Это невозможно, – снова сказала она. – Я знаю тебя. Иногда мне кажется, что я знаю тебя лучше, чем себя. И ты никогда не сделаешь ничего такого, что причинило бы мне боль.
Колин стиснул зубы, подавив стон.
– Не преднамеренно, – сказал он с нотками отчаяния в голосе, – но это может произойти…
– Позволь мне судить самой. – Она поднесла его руку к губам, запечатлев на ней прочувствованный поцелуй. – А что касается твоей просьбы…
– Просьбы?
Пенелопа улыбнулась. У нее был такой вид, словно она потешается над ним.
– Ты просил, чтобы я поставила тебя в известность, если мне что-нибудь не понравится, – напомнила она.
Он молчал, не сводя с нее вопросительного взгляда.
– Так вот, – заявила она, – мне все понравится.
Колин ощутил прилив восторга. Он не знал, за какие заслуги Бог послал ему ее, но решил, что непременно поблагодарить его при следующем посещении церкви.
– Мне все понравится, – повторила Пенелопа, – потомv что это исходит от тебя.
Глубоко тронутый, он обхватил ее лицо ладонями, глядя на нее так, словно она была самым удивительным созданием, когда-либо ступавшим по земле.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – Уже много лет.
– Знаю, – отозвался Колин, удивив самого себя. Видимо, он всегда догадывался о чувствах Пенелопы, но гнал эти мысли от себя, потому что ее любовь вызывала у него ощущение вины. Трудно, когда тебя любит хороший человек, а ты не можешь ответить ему взаимностью. Пенелопа нравилась ему. Он не простил бы себе, если бы причинил ей боль, и не мог флиртовать с ней примерно по той же причине.
И потому он убедил себя, что чувство, которое она питает к нему, не любовь. Гораздо проще было думать, что Пенелопа просто увлеклась им. Что она не понимает, что такое настоящая любовь (как будто он сам понимал!), и что когда-нибудь она встретит другого мужчину и заживет с ним счастливо и благополучно.
Сейчас эта мысль – что она могла выйти замуж за кого-нибудь другого – привела Колина в ужас.
Они лежали в объятиях друг друга, и ее лицо светилось от счастья, словно, сказав о своей любви, она наконец освободилась. Колин вдруг понял, что в ее словах нет и намека на ожидание ответа. Она призналась в своей любви не для того, чтобы услышать признание.
Она призналась в любви просто потому, что хотела этого. Ничего не требуя взамен и ни на что не рассчитывая.
– Я тоже люблю тебя, – шепнул Колин и крепко поцеловал ее, прежде чем отстраниться и посмотреть на ее реакцию.
Пенелопа долго молчала, устремив на него взгляд.
– Ты не обязан, – вымолвила наконец она, судорожно сглотнув, – говорить это только потому, что сказала я.
– Знаю, – ответил он, улыбнувшись.
Ее глаза удивленно расширились.
– И ты это тоже знаешь, – мягко произнес. Колин. – Ты же сама говорила, что понимаешь меня лучше, чем себя, И ты знаешь, что я никогда не стал бы бросаться такими словами.
И тут, лежа обнаженная в его объятиях, Пенелопа поняла, что он прав. Она действительно знала, если не умом, то сердцем. Колин никогда не опускался до лжи в важных вопросах, а едва ли можно было вообразить что-нибудь более важное, чем этот момент и то, что происходило между ними.
Колин любит ее! Она не ожидала этого, даже не позволяла себе надеяться, но чудо произошло.
– Ты уверен? – прошептала она. Он кивнул, притянув ее ближе.
– Я окончательно понял это сегодня вечером. Когда попросил тебя остаться.
– А как… – Она не закончила вопроса. Собственно, она даже не знала, что хочет спросить. Как он догадался, что любит ее? Как это случилось? И что он испытывает при этом?
Но должно быть, он понял, что она хочет сказать, потому что ответил:
