В один из таких дней Джильберт, беседуя с другом о своем невероятном похождении, предположил, что своим благополучным возвращением домой он обязан провидению, и добавил:
— Я поклялся, если доберусь до дома живой, то еще раз совершу паломничество в Святую землю.
— Значит, снова поедешь. Но теперь не надейся на такое везение.
— Подожду, чтобы Господь объявил мне свою волю, и, что бы это ни было, приму покорно.
— А я думаю, ты искушаешь провидение, полагая, что уж если единожды удалось, то можно попробовать еще. Не забывай о тех, кто погиб в пути.
Так они разговаривали, как вдруг вбежал слуга Ричард:
— Господин! Я видел… я видел…
— Ну, Ричард, выкладывай, что ты там видел.
— Привидение объявилось? — спросил Ришар.
— Нет, ваша милость, я видел дочь эмира.
— Что?!
— Мне сказали, что на улице ходит чужеземка и кричит все время: Джильберт, Джильберт. Я пошел посмотреть, мне мальчик сказал, что она тут недалеко. Смотрю, это она.
— Дочь эмира? Ты путаешь что-то.
— Нет, господин. Не путаю, потому что она сама меня узнала и громко закричала от радости. Она же видела меня во дворце отца.
Джильберт вскочил.
— Веди ее сюда.
— Она здесь, господин.
Джильберт бросился к дверям, распахнул их, а там — Магольт. Увидев его, она вскрикнула и упала перед ним на колени. Джильберт поднял ее, посмотрел ей в глаза и заговорил с ней на ее родном языке, которого она так давно не слышала:
— Ты пришла… так далеко.
— Меня вел Господь, — ответила она просто.
— Так… и ты надеялась меня найти?
— Я знала, что найду, если на то будет Его воля. И нашла.
Ришар де Лэгль с изумлением наблюдал за ними, а Джильберт приказал слугам поскорее приготовить ей еду. Она выглядела измученной, ноги разбиты, и конечно, голодна. Она же смеялась и плакала от радости. Чудо свершилось: за далекими землями и морями она наша Джильберта!
Он внимательно ее рассматривал. Несмотря на долгий и утомительный путь, она была прекрасна. Вера в Христа столь же сильна, как и любовь. Живой пример благородной силы души, наставленной на путь спасения! Но оставлять ее у себя в доме он не мог. Этого не позволяли нормы приличия, и он не знал, как с ней поступить. Рядом с его домом жила одна добрая женщина, вдова, которая иногда обращалась к нему за помощью. Теперь Джильберт обратился к ней, рассказал о своем затруднении и попросил взять девушку под свою опеку, пока он придумает, как все устроить. Вдова согласилась, и юную путешественницу устроили в ее доме.
У Джильберта всюду друзья, к ним он и пошел за советом. Дочь эмира неверная и таковой остается, пока не примет крещение. В Лондоне в то время проходил собор епископов, и ему подсказали, что лучше епископов никто не разрешит его затруднение. Этому собору Джильберт и изложил все дело. Тогда епископ Чичестерский, словно находясь во сне, вдруг встал и проговорил:
— Это рукой Господа, а не волей человека приведена сюда женщина из столь далекой страны. Она родит сына, труд и святость которого пойдут на благо церкви и прославят имя Господа нашего.
Джильберт подивился этим словам. Он даже не заикнулся о том, чтобы жениться на ней, хотя подумывал об этом. Сказанное звучало пророчеством. Тут он сразу решил, что женится на ней.
— Тогда нужно, чтобы она крестилась, — сказал епископ Лондонский. — И если она согласна, можешь жениться на ней.
Джильберт все это рассказал Магольт. Ее глаза радостно заблестели. Она будет счастлива креститься. Она для того и пришла в Англию, чтобы выйти замуж за Джильберта.
Они поженились, и скоро она забеременела. Притом знала, что ей суждено родить сына. Так, еще не родившись, Томас уже заявил о себе миру.
* * *
Дочь эмира, теперь уже крещенная как Магольт, чувствовала себя счастливейшей из женщин: Бог сотворил для нее чудо. Она просила его, и он воздал. Она теперь жена Джильберта, что казалось немыслимым во дворце ее отца. А здесь это получилось совершенно естественно. Настоящее чудо. Когда она забеременела, то не сомневалась, что родит сына. Это предрек епископ Чичестерский, сказавший, что Господь провел ее сквозь все испытания, дал ей совершить путешествие, какое мало кому по силам, и привел в чужую страну, на языке которой она знала всего два слова: Лондон и Джильберт. Если страну отыскать не так трудно, то к Джильберту ее привел Господь.
Ее стали посещать видения. Сын ей представлялся великим человеком. Ради сына привел ее Господь в Англию. Она видела сына во сне всегда в легком сиянии. Сын будет христианином, посвятив свою жизнь Богу. Возможно, что он будет церковником, а высший сан — архиепископ.
— Верю, что мой сын станет архиепископом, — говорила Магольт.
А Джильберт переживал. Он уже не мог пойти в паломничество, о чем дал обет. Теперь он женат, и скоро у него родится ребенок. Магольт почувствовала, что его что-то гнетет, и спросила. Он сказал, что дал зарок снова сходить в Святую землю, если благополучно доберется до дома, но теперь, чувствуя свою ответственность за нее и за их будущего ребенка, он не сможет исполнить паломнический обет.
Магольт улыбнулась:
— Обо мне не беспокойся. Ты дал обет и должен его исполнить. Ричард знает мой язык, и если он останется со мной, то все будет в порядке; я скоро сама научусь говорить по-английски, мне это нужно, чтобы воспитывать сына.
В свой срок ребенок появился на свет. Родился мальчик, как она и думала, и когда повивальная бабка взяла его в руки, Магольт услышала: «Мы держим в руках архиепископа». Она не поняла, что сказала женщина, и только потом через Джильберта пыталась узнать у нее, что означали ее слова. Повитуха ответила, что ничего такого она не говорила.
* * *
Мальчика назвали Томас, он стал светом в окошке для матери. Ничего она для него не жалела. И уже сейчас думала о том, что ему будет дано самое лучшее образование. А пока Джильберту следует исполнить обещанное Богу без промедления, потому что, когда сын подрастет, отец ему будет нужен гораздо больше.
Джильберт снова отправился в Святую землю, а Магольт целиком посвятила себя сыну и учила английский язык. Предчувствие великого будущего сына не оставляло Магольт. Однажды ей приснилось, что нянька оставила ребенка в колыбели раскрытым, а когда она упрекнула в этом женщину, та сказала:
— Нет, миледи, он покрыт красивым одеяльцем.
— Принеси его сюда, — сказала Магольт, думая уличить служанку в обмане.
Та принесла большое красивое одеяло из алой ткани. Положила его госпоже на кровать и стала разворачивать. Чем больше разворачивала, тем больше становилось одеяло. Они перенесли его в самую большую комнату, но и там не смогли развернуть полностью. Вынесли на улицу, а одеяло все росло и росло, вот уже покрыло всю улицу, дома вокруг, все ширилось и ширилось, и наконец распростерлось до края Земли.
