У него были такие голубые глаза! А волосы отросли, и щеки уже не были по-детски пухлыми. Портрет мистера Холланда смотрел на Уилла с камина.
— Ну конечно, думала! И… и… наверное, вы много раз бывали здесь прежде, не так ли? Когда были маленьким и… — Уголки его рта были опущены, но глаза смеялись. — В любом случае, — продолжала Диана, видя, что над ней подтрунивают, — я рада, что вы сейчас здесь. А ты, Лиз, должна сказать, что мне делать, потому что у нас с Генри все пошло так быстро, что это немного пугает, и…
Терпение никогда не входило в число добродетелей Дианы, и ей так не терпелось посоветоваться с сестрой, что она забыла о том, что стесняется Уилла. Когда вошел Сноуден — дверь громко заскрипела, поскольку его люди еще не успели ее смазать, — Диана опомнилась. Она резко отвернулась от сестры, и выражение лица уже не было радостным.
— Мисс Диана, — мягко произнес Сноуден, направляясь к ним. — Я не хотел вам помешать.
— Я… — слова замерли у нее на устах.
Может быть, сделать вид, что Элизабет кто-то другой, а не ее сестра, смерть которой она так часто оплакивала в присутствии гостя ее семьи? А может быть, он не заметил Элизабет;
Диана может его отвлечь, и сестра ускользнет из комнаты? Диана возразила в ответ:
— Вы вовсе не помешали.
— Правда?
Она так часто лгала этому человеку, но он не выказал сейчас ни возмущения, ни изумления от того, что покойная мисс Холланд живехонька. Диана испытывала скорее облегчение, нежели смущение. Он переводил взгляд с одной сестры на другую, терпеливо ожидая объяснений, и из-за его доброты Диана чувствовала себя еще хуже. Наверное, Сноуден заметил Уилла, но Диана боялась даже думать на эту тему.
— Просто я не одета, — запинаясь, произнесла она, избегая упоминать то, что с каждой секундой становилось все очевиднее.
— Вы не должны со мной церемониться — вы же знаете, что я полюбил вашу семью, как свою собственную.
Сноуден слегка наклонил голову, все еще ожидая объяснений. Должно быть, он чувствует, что эта самая семья плохо с ним обошлась, — ведь он был так щедр к ним, а они рассказывали ему о своем мнимом несчастье. Диана пришла в полное замешательство, и в этот момент Элизабет встала с ней рядом. Она положила руку на плечо сестры, и той стало как-то спокойнее.
— Элизабет — она жива! — воскликнула Диана, взмахнув рукой, словно до нее только что дошел этот невероятный факт.
Она сопроводила это замечание смехом, который показался идиотическим даже ей самой.
— Да, — сказал Сноуден. — Я вижу.
Последовало молчание. Диана теребила кружево пеньюара, затем раздраженно взглянула на сестру. В конце концов, Элизабет вмешалась:
— Я знаю, вам кажется очень странным, что я здесь, учитывая сообщения о моей смерти.
— Странным, — повторил Сноуден. — Это не странно. Это чудо! Я так рад, что присутствую здесь в этот удивительный момент. Я очень хорошо знал вашего отца, Элизабет, и я многим ему обязан. Я не знаю, сказала ли вам Диана…
Диана покачала головой, ей было очень стыдно. Она надеялась, что Сноуден не упомянет при Элизабет, как безразлична она была и как плохо справлялась с ролью хозяйки. Уж Элизабет ни в коем случае не допустила бы, чтобы кто-нибудь так много дал ее семье, не получив взамен массу любезностей и внимания. А что он подумал об Уилле, который стоит за спиной Элизабет, все еще в рабочей одежде?
— …Что у меня были небольшие участки вашего отца, которые наконец удалось реализовать, и я поспешил на помощь вашей семье. Надеюсь, вы не сочтете меня неучтивым, мисс Холланд, если я замечу, что ваша семья испытывает финансовые затруднения, и это положение нужно исправить.
Элизабет выступила вперед и взяла Сноудена за руку. Солнце, льющееся в высокие окна, позолотило ее белокурые волосы.
— Я благодарю вас за это, мистер Кэрнз. Вы проявили невероятную доброту. Я знаю, какую нежность питал к вам мой отец, и вижу, как вы хотите за нее отплатить. Вся моя семья и я безмерно вам благодарны.
— Это честь для меня, — ответил Сноуден. — Удерживая руку Элизабет, он поклонился. — И я буду еще более нескромен, сказав вам, что мои люди доставили подарки, которые мне бы очень хотелось вам отдать. А позже, с вашего позволения, я обеспечу вашу кухню всем, что необходимо для настоящего рождественского обеда.
Диана взглянула на Уилла, который стоял по стойке «смирно». Его рубашка в синюю и черную клетку красиво оттеняла загорелую кожу. Он подмигнул Диане, на лице которой читалось смущение, и ей сразу же стало легче.
— О, мистер Кэрнз, вы так добры! — Элизабет так и не отняла у Сноудена своей руки, и тон ее был медовым. — Я и представить себе не могу лучшего способа отметить Рождество, и…
Когда сестра закончила свою речь, Диана увидела фигуру в холле. Эта женщина, заглядывавшая в полуоткрытую дверь, пыталась пригладить свои волосы, но они становились еще более растрепанными. Длинная ночная сорочка, свободно ниспадавшая от талии, придавала ей вид какой-то безумной участницы греческого хора — так подумалось Диане, прежде чем до нее дошла вся серьезность ситуации. Эта маленькая фигурка с тревогой наблюдала за происходящим огромными глазами, темными, как черные озера в лесу. «Вот что такое настоящий сюрприз», — подумалось Диане; затем она осознала, что им с сестрой придется многое объяснить.
«Светские дамы неохотно расстаются со своими обидами. Я знала некоторых, которые более двадцати лет таили злобу на своих соперниц в свете или на своих сестер и детей. Такова их привилегия. Однако есть среди нас и такие, кто просыпается в рождественское утро в надежде, что в этом году праздник будет днем объединения.»
Миссис Л. А. М. Брекинридж. «Законы пребывания в великосветских кругах»
Молчание могло бы длиться часами. Элизабет заметила, что мать наблюдает за ней из прихожей, и, вспомнив, чего от нее всегда ожидали, медленно повернулась, оказавшись лицом к лицу с маленькой главой семьи. Она сознавала, что никогда еще так плохо не выглядела. На ней было все то же поношенное платье — Элизабет порылась в своем шкафу, но все ее вещи исчезли, и ей нечего было надеть. Миссис Холланд стояла с приоткрытым ртом: она внимательно разглядывала дочь с головы до ног и с ног до головы. Затем большими шагами проследовала в центр комнаты и притянула Элизабет к себе на грудь.
— О, слава Богу, слава Богу, слава Богу, — повторяла миссис Холланд снова и снова.
Мать никогда не прижимала ее к себе с тех пор, как Элизабет была ребенком. Впрочем, скоро мать отстранилась и закричала таким мощным голосом, что опасения дочери относительно ее здоровья развеялись:
