— Если не возражаете, я загляну к герцогине, а потом немного отдохну.
Люк подался к Грейс, и она с улыбкой погладила его пальцы.
— Спасибо, — с большим чувством проговорил он.
— Мне было приятно, — ответила она и, быстро пройдя мимо Розамунды, скрылась.
Рядом с этой совершенной во всех отношениях женщиной Розамунда чувствовала себя неуклюжим чучелом, состоящим только из локтей, коленок и угловатостей. Как ей далеко до мягких изгибов изящной фигуры графини и ее изумительных светлых локонов! Боже, что с ней? Неужели она обречена всю жизнь, влюбляться в мужчин, отдавших свое сердце кому-то другому? Странно все это. Нелепо.
Грейс Шеффи могла дать герцогу то, что ему было необходимо в первую очередь, — наследника. Это красивое семейство будет устраивать грандиозные приемы в саду и роскошные пикники. Розамунда представила себе двух или трех аккуратно одетых детишек в сопровождении гувернантки. Видимо, для полноты картины проклятое воображение подбросило ей еще один штрих — симпатичного спаниеля, со звонким лаем устремляющегося за палкой, которую бросает ему старший из детей — мальчик.
А Розамунда могла только ненадолго развлечь Люка. Она не имела возможности выполнить заветное желание герцогини, мечтавшей о правнуке. Она не могла бы стать настоящей герцогиней, всеми почитаемой и любимой.
Если честно, Розамунда всегда предпочитала другое времяпрепровождение. Ей больше нравилось гулять по каменистым пляжам Кеннет и Перрон-Сэндс, скакать за громко лающими собаками на охоте, карабкаться в горы, плавать в озерах. В общем, она бы с радостью занималась чем угодно, кроме устройства великосветских приемов и бесед с напыщенными аристократами. Да это было и невозможно. Ни один из них не явится на прием, если на приглашении будет ее имя.
Чтобы еще больше усугубить положение, она имела наглость попросить герцога заняться с ней любовью. Он сжалился над ней и выполнил ее просьбу в точности. В результате она поняла, что безнадежно влюбилась в него, и теперь будет вынуждена уйти от единственного человека на свете, научившего ее радоваться.
Люк закрыл глаза рукой.
— Ты видишь хоть что-нибудь? — тихо спросила Розамунда. Ее ноги словно приросли к полу, и она все еще стояла в дверях.
— Абсолютно ничего. Иди сюда, — отрывисто приказал он.
Она подошла к кровати и поставила вазу с цветами на столик.
— Что ты принесла? — Он принюхался и сморщил нос. — Уже началась подготовка к похоронам?
— Ну что ты, еще есть надежда. Я же прочитала тебе записку брата. И ты должен проявить…
— Если ты произнесешь слово «терпение», я тебя убью, — перебил Люк.
Ей неудержимо захотелось расхохотаться. В конце концов, истерика — это не только бурные рыдания, но и неконтролируемый смех.
— Вовсе нет. Я только хотела сказать, что тебе надо проявлять больше терпимости к посетителям, чтобы у них не возникало опасений за свою жизнь. — Его губы скривились — то ли от желания рассмеяться, то ли от раздражения.
— Твой букет опять подобран с глубоким смыслом?
— Ну нет, пожалуй. Ворсянка еще не расцвела, но… — Она сама не знала, решится ли договорить фразу. — Здесь есть немного дымянки. Она излечивает от хандры.
Его губы снова скривились.
— Что ж, я это заслужил. Продолжай.
— Лавр для настойчивости…
— Совершенно ненужная черта, — перебил Люк, — если, конечно, перед тобой нет французов или пиратов.
— И глоксиния, обозначающая гордый дух. — Об остальных цветах она благоразумно решила умолчать.
— А что это за знакомый сладковатый запах? — Возможно, ты имеешь в виду туберозы?
— И ты выбрала их для… — Вопрос повис в воздухе.
— Для твоего удовольствия.
— Удовольствия? Какого черта это значит? Для какого удовольствия?
— Ну хорошо, для опасного удовольствия.
— Это уже занятнее, — протянул герцог. Розамунда мысленно поблагодарила Бога за то, что тепличный красный тюльпан — признание в любви — не имеет запаха.
— Что еще?
— Если ты будешь задавать столько вопросов, мне придется добавить болиголов и паслен.
— Как хорошо, когда ты рядом!
— К твоим услугам, — усмехнулась она.
— Розамунда, ты никогда не говорила, почему так сильно любишь… — Она замерла, ожидая продолжения. — …цветы.
— Наверное потому, что они ничего от меня не требуют, не задают вопросов, и кроме того… — Она заколебалась, но все же продолжила: — Они дар красоты и покоя в зачастую уродливом мире. Каждую весну они напоминают о возможности возрождения. И еще они могут выживать в суровых условиях почти без ухода.
Люк надолго замолчан.
— Хочешь, я почитаю тебе? — предложила она. — Грейс оставила книгу.
Лежащий в постели мужчина поджал губы. Его неподвижный невидящий взгляд заставлял ее чувствовать себя неуютно. Открыв книгу на заложенной странице, Розамунда прочитала вслух две или три строчки, после чего Люк потянулся к ней и схватил за руку.
— Не надо, — резко проговорил он.
— Я думала, тебе нравится… Грейс же читала…
— Это совсем другое дело! — отрезал он.
— Понятно, — пробормотала Розамунда, абсолютно ничего не понимая. Хотя, быть может, напротив, она понимала слишком хорошо. Ей стало больно.
— Да ничего ты не понимаешь!
— Думаю, что понимаю, — возразила она.
— Послушай, Розамунда, мне не нужна твоя жалость. Лучше ничего не говори. Я слышу сочувствие в каждом слове!
— Но это же абсурд! — возмутилась она. — Вряд ли кто-то мог бы сочувствовать тебе меньше, чем я. Все как раз наоборот. Неужели ты думаешь, что я не слышу и не понимаю: «Бедная Розамунда, какая она несчастная! У нее есть только цветы, сестра, мерзавец муж, к счастью, уже покойный, оставивший ее без единого фартинга, и отец, отказывающийся ее знать. Ей даже пришлось просить меня заняться с ней любовью».
Она замолчала и, к немалому удивлению, почувствовала облегчение. Ну вот, она все и сказала. Все, что ни в коем случае не должна была говорить.
— Попроси меня опять, — сказал Люк так тихо, что она даже усомнилась, не показалось ли ей.
— Что?
— Ты все слышала. — Он отвернулся. — Но я…
— Ради Бога, Розамунда. Я же не моту напрямик просить тебя отдаться мне.
— Не можешь или не хочешь?
— И то и другое. Понимай как знаешь. Все, что угодно, только бы заполучить тебя в постель. Здесь и сейчас. — Он сжал кулаки и прижал к глазам. — Я не могу этого вынести!
Он просил ее. Ему нужна была ее помощь, чтобы забыть о гнетущей беспомощности, которую он постоянно чувствовал. Пусть даже забытье продлится лишь несколько коротких мгновений. А ведь этот человек никогда в жизни никого ни о чем не просил! И она никак не могла ему объяснить, что получит от него больше поддержки, чем он от нее.
