– Можете шутить, как вам угодно. В глубине души вы все равно понимаете, что я права. – Она сердито ткнула пальцем ему в грудь. – Вы же сами не позволяете мне или кому-нибудь другому помочь. И знаете, почему? Потому что, пока вам больно, вы имеете полное право никого к себе не подпускать. Цинизм и грубость защищают не хуже крепостной стены и глубокого рва с водой. Держат всех на расстоянии и позволяют оставаться в привычном одиночестве. Так безопаснее: по крайней мере легче избежать новых потерь.
Дафна услышала, что сказала, и испуганно умолкла. Поздно. Резкие, обидные слова уже прозвучали.
И хуже всего было то, что в них заключалась правда.
Они стояли неподвижно, словно приклеенные к полу, так близко, что Бенджамин слышал, как вырывается из груди ее неровное дыхание, видел каждую ресничку, каждый волосок спустившегося на лоб локона.
Воздух между ними нестерпимо раскалился.
– Возможно, в чем-то вы правы, – наконец признал он.
– Возможно, вы тоже не окончательно заблуждаетесь. – Она слабо улыбнулась. – Что же будем делать?
– Во-первых, – серьезно предложил он, – необходимо выработать новый план. Составим его вместе и действовать будем тоже вместе. С начала и до конца, от первого и до последнего дня. Вы не станете убегать от скандала, а я обещаю не прятаться от людей. Готовы?
Дафна глубоко вздохнула.
– Думаю, да.
– Думаете?
– Да.
Слава Богу.
– Хотите услышать, каким будет первый шаг нашего плана?
– Хочу.
– Мы поцелуемся.
Дафна просияла ослепительной улыбкой, и обида мгновенно растаяла. Она обвила руками его шею, и воспоминания о недавней боли отступили, словно по волшебству.
– Отличный план.
Он обнял ее, привлек и почувствовал, как закипает кровь.
– Подожди хвалить, пока не узнаешь второго шага. – Он принялся нежно, чувственно целовать Дафну, с жадностью впитывая сладкий, неповторимо притягательный вкус. Губы совпали безупречно, как будто были созданы специально, чтобы дополнить друг друга. Два горячих дыхания слились в одно, и Бенджамин понял, что, даже если доживет до ста лет, все равно никогда не устанет ни от поцелуев, ни от близости этой удивительной, непредсказуемой, ни на кого не похожей женщины. Красота ее выходила за границы видимого мира, сквозила в каждом слове, в каждом движении и побуждала стать лучше, чтобы заслужить любовь.
Нет, он не надеялся на успех, но все же мечтал сделать ее своей. Навсегда.
Он склонился и покрыл поцелуями ее шею.
– Не кажется ли тебе, что мы созданы друг для друга?
Дафна отстранилась и взглянула на него затуманенными страстью глазами.
– Что ты имеешь в виду?
– Ко мне попал портрет в сапфировом шезлонге. Если бы не причудливый поворот судьбы, я никогда не подошел бы к тебе и не потребовал держаться в стороне от Хью.
– Спасибо за то, что напомнил о первой встрече. – Она улыбнулась.
– Результатом этого разговора стала твоя просьба помочь найти второй портрет.
– Право, милорд, – насмешливо возразила Дафна, – что за романтические рассуждения! Можно подумать, что к знаменательному моменту нас привело вмешательство высших сил.
Этого еще не хватало.
– Я не верю ни в какие иные силы, кроме смелого разума и твердой воли.
Дафна прищурилась.
– Разве?
– Смерть, боль и страдания, которые мне довелось увидеть, отрицают существование великодушного божественного провидения.
Она кивнула и, к радости Бенджамина, не стала безжалостно обвинять в варварстве.
– Над этим вопросом веками бьются мудрецы и философы. Вряд ли мне удастся переубедить тебя за одну ночь.
Наверное, так и есть. Но если кому-то суждено его переубедить, то только ей.
– Подумай вот о чем, – продолжила Дафна. – Зло уравновешивается добром. То, что мы сейчас здесь, вдвоем, – добро. Даже несмотря на наше греховное поведение.
Если бы она могла представить хотя бы малую толику тех греховных мыслей, которые проносились в его уме, то немедленно упала бы в обморок, – здесь же, на этом самом месте. Он желал ее. Катастрофически. Но в то же время не хотел, чтобы она отдалась из благодарности или, что еще хуже, чувствуя себя обязанной.
– Я намерен помочь тебе вырвать портрет из рук Чарлтона, Хэллоуза или кого-то еще, несмотря на то, что произойдет или не произойдет между нами сегодня. Это заранее предрешенный вывод. – Да, он или получит портрет, или погибнет. Третьего не дано.
– Верю, – торжественно подтвердила Дафна.
– Но позволь рассказать о том, чего бы мне хотелось. О том, о чем мечтаю со дня нашей первой встречи.
Она запустила пальцы в густые темные волосы.
– Внимательно слушаю.
Бенджамин увлек ее обратно к подоконнику, положил еще несколько подушек и усадил.
– Я хочу обнимать и целовать тебя до тех пор, пока от желания не закружится голова.
– Это мне нравится.
Он провел пальцами вдоль скромного выреза, скользнул по шелковистой коже.
– А потом хочу снять и это платье, и сорочку, и все до единой тряпочки, которые на тебе окажутся.
– О? И что же дальше? – нетерпеливая страстность вопроса подхлестнула фантазию.
– А дальше я начну целовать каждый дюйм твоего восхитительного тела. Вот здесь. – Он коснулся плеча. – Здесь. – Положил ладонь на грудь. – И здесь. – Провел рукой по изгибу бедра. – И только когда исследую до мелочей, мы предадимся любви.
– Понятно, – коротко кивнула Дафна. – И как же это будет?
– Сначала очень медленно. Но потом нам обоим захочется большего. – Он сжал ладонями раскрасневшееся личико. – И страсть будет разгораться бесконечно, пока не заставит забыть обо всем на свете.
Голубые глаза восхищенно округлились.
– Твои слова звучат так… романтично.
– И все же я не хочу, чтобы ты сделала что-нибудь такое, о чем могла бы пожалеть впоследствии. Ты слишком мне дорога.
– Не беспокойся. Я поняла, что хочу быть с тобой, в тот день, когда пришла в спальню, если не раньше. Нас многое связывает: боль, страх, тоска и надежда. Я не могу представить рядом никого, кроме тебя.
Искренность отрезвила.
И не потому, что Бенджамин сомневался в своих чувствах.
Потому, что любил.
– Я не могу ничего обещать, – честно предупредил он. – Знаю одно: я хочу, чтобы ты была счастлива, и ради этого готов на все.
– Я уже и так счастлива, – прошептала Дафна.
