Он соскользнул несколько глубже в воду, но обнаружил, что пальцы не хотят оторваться от камня. Камень превратился в воплощение спасения, с которым не хотели расставаться ни разум, ни тело.
«Тогда, если не для себя, то сделай это ради Кати… и Дэвида. Кати, потому что она, может быть, все еще жива. Дэвида… потому что он погиб ради тебя!»
Арманд закрыл глаза и отвернулся. Он подождал, пока подошла и поднялась вода, потом отдал себя в ее объятия. Его пальцы простились с камнем, как будто в последний раз поласкали любовницу.
Накануне похорон Катя попросила встречи со старшим инспектором по делу об убийстве Арманда и Дэвида высоким, худощавым мужчиной с рябым лицом по имени Хамзе. Первое, что она узнала – в расследовании этого дела не было никакого прогресса.
– Мне бы хотелось просмотреть ваши рапорты, – сказала она.
Он охотно согласился. Видимо, он предвидел это, потому что представленные им папки вскоре завалили весь стол Кати.
– Эта папка о религиозных экстремистах, – пояснил Хамзе. – Эта – о палестинцах. А здесь список лиц, которые основательно задолжали казино. Отсюда видно, что федеральная полиция в Египте, Иране, Ираке и Сирии проводит расследование в соответствии с национальной юрисдикцией. – Сыщик открыл следующую папку. – Здесь материалы о самом факте покушения. Мы выяснили, что выстрелы были произведены из вагончика, когда фуникулер спускался с горы, мимо яхт-клуба, в направлении бухты. Выбор места великолепен. Абсолютная гарантия, что убийце удастся скрыться.
– Почему вы так думаете?
– Потому что в мире немного людей, которые могут стрелять с такой точностью с двигающегося объекта по целям, которые тоже могут передвигаться.
– Хотите ли вы этим сказать, что не считали до начала вашего расследования, что выстрелы могли быть сделаны из вагончика?
Сыщик неловко поежился:
– Только значительно позже мы сообразили, что можно провернуть дело именно так.
– Но вы только что сказали, что имеется всего несколько человек, которые способны произвести такие выстрелы. Не сужает ли это количество подозреваемых?
– Могло бы сузить, мадемуазель Мейзер, – холодно ответил Хамзе, – если бы знать, кто это такие и где их искать.
– Значит, нам предстоит ответить на вторую часть вопроса, – резюмировала Катя. – Кто нанял убийцу?
– Увы, проблем здесь не меньше, – отозвался Хамзе, вскидывая вверх руки. – Никто не сможет непосредственно нанять такого человека. Нанимающий и убийца никогда не захотят увидеть друг друга. Подробности будут передаваться либо через доверенных третьих лиц, либо косвенно – по телефону, телеграммой, даже через газетную рекламу, сформулированную завуалированно.
– Даже если дело обстоит именно так, вы должны определить круг подозреваемых с точки зрения мотивов.
Брови Хамзе изогнулись.
– Вы так думаете, мадемуазель? И какие же тут могут быть мотивы? Не могли бы вы нам помочь в этом отношении?
– Нет, но…
– В действительности вы совсем не можете помочь нам, верно? – продолжил свою мысль инспектор, чеканя каждое слово. Потом Хамзе собрал все свои бумаги. – Я оказал вам любезность, мадемуазель. Полагаю, что ваш тон и намеки продиктованы горем. Если позже вы вспомните какие-то подробности, которые, по вашему мнению, могут оказаться полезными, сразу же звоните мне. А пока что я выражаю вам свои соболезнования. Будьте здоровы, мадемуазель.
Кортеж включал двадцать машин, в том числе машины президента Ливана и всех членов кабинета. За машинами следовала первая шеренга пришедших на погребение, представляя собой сливки бейрутского и международного общества. Дальше двигались сотрудники казино и тысячи рядовых граждан, которые пришли, чтобы отдать дань своего уважения.
По настоянию Джасмин Катя ехала в первой машине вместе с членами семьи. А впереди скользили на одном уровне друг с другом катафалки, их платформы украшены таким образом, что укрытые ливанскими флагами гробы, казалось, плыли на фоне цветов.
За все время перед похоронами Катя встретилась только с одним человеком, который специально приехал на скорбные похороны Дэвида, высоким, молчаливым мужчиной, который представился как Чарльз Свит, заместитель Дэвида в Женеве. Она попыталась втянуть его в разговор, но, несмотря на все свои старания, получала лишь односложные ответы.
– Мы все грустим по-своему, мисс Мейзер, – сказал ей этот американец. – Но обещаю вам одно: ни я, ни другие в «Интерармко» не успокоятся до тех пор, покуда не будет найден и не получит по заслугам убийца Дэвида и мистера Фремонта.
Процессия растянулась в сторону холмов в районе Джуни, и там, откуда открывается вид на море, упокоили прах двоих мужчин. Когда маронитский священник произносил последние слова, Катя взирала на море, казавшееся лишенным времени… безжалостным. Потом она повернулась и наблюдала, как в могилу Арманда Фремонта опускают пустой гроб.
Возвратившись на виллу, Катя нашла ее, как и предполагала, удивительно пустой и тихой. Устроившись в библиотеке, она вспомнила про свою многообещающую юридическую практику в Беркли. Жизнь там протекала просто, несмотря на социальные протесты и бурные отношения с Тедом. Теперь она не узнавала себя, не знала, чего она хотела или куда ей надо ехать.
Мысль о возвращении в Нью-Йорк больше терзала, чем страшила, Катю. Возвратиться и не оправдать ни себя, ни Эмиля Бартоли значило расписаться в своей несостоятельности. Это означало также, что ей не следовало ждать для себя пощады ни со стороны окружного прокурора, ни в суде. Если она покорится им, то все пропало.
Наступила ночь, а она так и сидела в темноте, горюя, предаваясь беспокойным мыслям. Когда прозвенели колокольчики, висевшие над дверью, единственное, что она смогла сделать – заставила себя встать, дотащиться до входной двери и посмотреть в глазок. На нее взирало симпатичное, но незнакомое лицо.
– Меня зовут Жин Шихаб. Я адвокат месье Фремонта.
Катя отнеслась к нему с подозрением:
– Вы можете оказаться также и газетчиком. Адвокат вздрогнул. Как и другие арабы-мужчины, он не привык слышать возражения он женщины.
– Вот моя визитная карточка, – он просунул белый бумажный квадратик сквозь узорчатую кованую решетку.
– Что вам угодно? – спросила Катя, рассматривая карточку.
– Мадемуазель Мейзер, пожалуйста…
– Я вас слушаю!
Шихаб заговорщически оглянулся.
– Мадемуазель, это касается Фремонта, – прошептал он. – Его завещание…
Она провела его в библиотеку, где он тут же вынул из своего кейса бумаги и настоял на том, чтобы официально зачитать ей его завещание.
– «Что же касается моих имущественных прав в «Сосьете де Бен Медитерраньен», то в силу этого завещания я передаю свои акции Катерине Мейзер во владение, пользование и распоряжение по ее усмотрению», – закончил он чтение.
Катя ждала, что последует дальше, но, очевидно, адвокат сообщил ей все.
– Не понимаю, – произнесла Катя. – Что это за акции?
– «Сосьете де Бен Медитерраньен» – это холдинговая компания для казино, – не торопясь, объяснил адвокат. – Месье Фремонту принадлежала основная доля акций, меньшим количеством владеют Джасмин и Пьер Фремонт. Новым бесспорным хозяином «Казино де Парадиз» становитесь вы, мадемуазель.
– Это невозможно! – прошептала Катя. – Наверное, вышла какая-то ошибка.
Жин Шихаб покачал головой:
– Ошибки нет. Месье Фремонт десять дней назад сделал приписку. Я бы покривил душой, если бы не сказал, что тоже был удивлен. Но его желание было именно таким. Я являюсь адвокатом месье Фремонта уже много лет, – негромко продолжал Шихаб. – За все это время он никогда ничего не предпринимал без оснований – без веской на то причины. Я бы с удовольствием объяснил вам, мадемуазель, что все это означает, но не могу этого сделать. По некоторым вопросам месье Фремонт не советовался со мной. Это – один из таких случаев.
– Но что же мне делать?
Адвокат заколебался, но потом все-таки посоветовал:
– Вы должны проявить огромную бдительность, мадемуазель.
Некоторые люди рождаются в такое время, когда ничего нельзя изменить.
Арабская поговорка
В спальне Набила Туфайли было совершенно темно, окна наглухо закрыты деревянными ставнями. С правого бока от него хныкал во сне десятилетний мальчик. С левой стороны лежал его брат-близнец, прижав кулачок к зубам. Широко раскрытые глаза всматривались в пустоту, как у человека, охваченного оцепенением. Мальчик развил у себя такую привычку, чтобы отвлечься от своего падшего тела, от боли, которая начиналась в заднем проходе и ударяла в голову.
Дверь слегка приоткрылась, и луч света заставил Туфайли пошевелиться еще до того, как его коснулась рука слуги. Слуга что-то шепнул ему на ухо, сразу же уняв гнев своего хозяина. У Туфайли вошло в привычку развлекаться с мальчиками по вечерам и потом спать до девяти часов вечера. После этого он мылся, натирался благовониями и в полночь отправлялся на обед.
