Покрытое морщинами лицо миссис Кроуфорд просияло.
— К вашему приезду у меня будет готов мясной пирог.
— Ну, перед пирогом я тем более не смогу устоять, — улыбнулся Бен. — Тогда завтра, после обеда?
— Я буду ждать вас.
— Отлично, — сказал он и поднялся.
В глазах миссис Кроуфорд Бен вновь заметил веселые искорки и улыбнулся. Так, в приподнятом настроении, он вышел за дверь и направился к своему коню.
* * *
Когда Элизабет возвращалась с тренировки, всласть напрыгавшись вместе с Шэдоу через барьеры, она была разгоряченной — и это несмотря на холодную, ветреную погоду.
Подъезжая к конюшням, она перевела Шэдоу в легкий галоп и еще больше придержала его, когда увидела рослого всадника, подъезжающего с восточной стороны.
Генри Восьмой, завидев хозяйку, с громким лаем бросился ей навстречу, смешно переваливаясь на бегу, словно толстый мохнатый бочонок.
Рука Элизабет инстинктивно поднялась вверх, освобождая волосы от стягивающей их ленты.
Бен поравнялся с нею и улыбнулся — той самой своей скупой улыбкой, удивительным образом действующей на Элизабет.
— Леди Элизабет, — промолвил он.
Она терпеть не могла, когда Бен называл ее «леди». Тем более что ей было хорошо известно, как недолюбливают американцы всякие титулы.
Элизабет захотелось ответить на любезность Бена соответствующим образом, но она не смогла найти подходящих слов и просто развернула Шэдоу к конюшням. И все же в последний момент любопытство взяло верх, и она спросила:
— Ездили осматривать свои будущие владения?
Бен поднял бровь, уловив жесткость ее тона.
— Я подумал, что будет полезно познакомиться с имением, — негромко сказал он. — Я говорил с сестрой Фионы. Интересная женщина.
Элизабет боялась спросить — почему. Ей самой очень нравилась Элиза Кроуфорд, но Элизабет знала также и острый язычок этой женщины. Уж она-то не станет скрывать свое отношение к кому-либо из семейства Гамильтон!
— Она не лучшего мнения о вашем Джейми.
Элизабет напряженно застыла, однако постаралась ничем не выдать своего отношения к словам Бена. Она медленно спешилась и повела Шэдоу к дверям конюшни.
Бен тоже соскочил с седла и придержал перед Элизабет створки. Хью часто называл Бена неотесанным мужланом, но на самом деле его манеры были безупречны — если не считать, конечно, грубоватой манеры раз говаривать.
Тимоти, один из мальчишек-конюхов, работавший на конюшнях вместе с Джорди, подбежал к ней.
— Давайте, я возьму вашего коня, миледи, и позабочусь о нем. И о вашем тоже, сэр.
Бен покачал головой.
— Не нужно, я сам. Мы с Бейли еще только привыкаем друг к другу.
Элизабет передала Шэдоу в руки подошедшего Джорди и замешкалась, не желая вот так, сразу, уходить с конюшни.
— Я помогу вам обтереть его, — словно со стороны услышала она свои слова, обращенные к Бену.
— Буду рад, — улыбнулся он. — Тем более что Сара Энн, наверное, давно уже проснулась.
Элизабет посмотрела, как ловко, привычно Бен расседлывает своего Бейли, как дает ему немного остыть, прежде чем становиться в стойло. Из жокейской она принесла две щетки, дала одну из них Бену, сама вооружилась второй. Затем молча, сосредоточенно принялась тереть коня, стараясь не останавливать свой взгляд на сильных руках Бена, скользивших по шерсти совсем близко от ее рук.
За работой он начал насвистывать мелодию — красивую, но очень грустную.
— Что это за песня? — спросила Элизабет, дождавшись, пока Бен досвистит до конца.
— Лорена, — ответил он. — Мы пели ее во время войны, и она стала для нас чем-то вроде гимна.
Он негромко запел. Голос у него был не сильный, но красивого тембра. Элизабет поразилась чистой, наивной чувственностью этих простых, бесхитростных слов.
Уходят годы прочь, Лорена,
Засыпал первый снег кусты,
И звезды в эту ночь, Лорена,
Блестят как снежные цветы…
— Изумительно, — сказала она.
— Я тоже очень люблю эту песню, — откликнулся Бен. — Вы даже не представляете, сколько раз я слышал ее. Кто-то сказал, что война на девяносто девять процентов состоит из ожидания и лишь на один процент из настоящей схватки. Песня облегчает ожидание боя. Правда, жестокости схватки и она не в состоянии облегчить.
Элизабет не могла себе представить, что такой человек, как Бен, может бояться чего-либо. Или кого-либо.
— Вы любили когда-нибудь? — спросила она. Своей песней он разжег ее любопытство.
— Однажды, — сказал Бен. — Однажды я думал, что люблю. И думал, что она тоже любит.
Он сказал это грустно, но не зло, и Элизабет рискнула спросить:
— И что же случилось?
— Она не захотела выйти замуж за калеку, — просто пояснил он.
Элизабет широко раскрыла глаза.
— Она оказалась просто дурой.
Его руки вновь принялись чистить шею коня.
— Не знаю, — задумчиво произнес он. — Доктора сказали, что я могу потерять ногу. Я не мог осуждать ее.
А Элизабет могла. Теперь ей стало понятно, почему он с таким недоверием относится к женщинам. Хорошенькое, должно быть, у него мнение о них!
— А что стало с нею?
— Вышла замуж за банкира.
— А вы вернулись на войну?
— Служил при штабе. С раненой ногой уже не повоюешь.
— Но вы могли бы уйти в отставку, уехать домой.
— Мог, — согласился он, — но у меня оставалось еще дело на войне.
— Какое?
— Я должен был разыскать кое-кого, — он закончил работу и накинул на Бейли теплую попону. — Пора пойти взглянуть, как там Сара Энн, — сказал он.
Время вопросов и ответов закончилось. Больше он ничего сегодня не скажет. Возможно, он уже жалеет и о том, что успел рассказать.
— Вы тоже идете в дом? — спросил Бен у Элизабет.
Она покачала головой.
— Мне нужно сначала поговорить с Каллумом.
— Значит, увидимся за обедом.
Но ей вовсе не хотелось встречаться с ним за столом.
Не хотелось снова окунуться в напряженную атмосферу, царившую в доме.
— Не знаю, — неуверенно сказала она.
— Сара Энн будет скучать без вас. «А вы не будете скучать без меня?» — захотелось спросить Элизабет. Но она не спросила. Не смогла.
— Передайте ей привет, — сказала она. — Сара Энн украсила нашу сегодняшнюю прогулку. Поблагодарите ее от меня.
Бен ничего не сказал и молча покинул конюшню, оставив Элизабет еще более одинокой и смущенной, чем когда-либо.
А Бен по дороге молча проклинал себя. Вот идиот! Ну зачем, спрашивается, он рассказал Элизабет о Клэр? Зачем стал петь эту дурацкую песенку? И как только она взбрела ему на ум?
Что же получается? Он изо всех сил стремится к тому, чтобы сохранить дистанцию между собой и Элизабет, а сам пробивает в этой стене брешь! И как получилось, что за несколько коротких минут, пока они ухаживали за Бейли, он почувствовал такую близость, такую тягу к этой женщине?
