Замок Саутси, гавань Портсмута
Лето 1545 года
День настолько хорош, что кажется, будто он сошел с одного из залитых солнцем живописных полотен. Солнечные лучи отражаются от синих вод Солента, а ветер взбивает на волнах белые барашки. Мы забрались на верхушку одной из оборонительных башен, смотрящей на залив. Короля тоже подняли по каменным ступеням, чтобы Его Величество мог видеть все происходящее. Он рад и доволен миром, стоит над волноломом, командуя своими кораблями, словно адмирал, в окружении гудящего от возбуждения и восторга двора.
Мне непонятно, от чего все пребывают в такой радости, словно предвкушают турнир в солнечный день, словно борьба между Англией и Францией – самое блестящее, самое эффектное и занимательное развлечение, как на легендарном Поле золотой парчи. Неужели никто не понимает, что сегодня все будет иначе? Это не игры в войну, а ожидание настоящего боя. Здесь нечем развлекаться и полно поводов для страха.
Оглянувшись на долины Саутси, я понимаю, что остальные присутствующие и слуги просто стараются делать веселый вид, на самом деле переживая те же чувства, что и я. Лейб-гвардейцы уже приготовились к худшему: их лошади стоят под седлом на тугой узде, готовые к тому, что на них в любой момент может вскочить всадник. Гвардейцы сохраняют полное обмундирование, держа в руках только шлемы. Позади них медленно двигается прочь вещевой обоз, везде сопровождающий королевские разъезды: просители, нищие, юристы, воры и шуты. Эти люди всегда знают, какая сторона спора выигрывает. Жители Портсмута покидают родной город – кто-то согнувшись под весом домашнего скарба, кто-то верхом, кто-то на повозках.
Если французы одолеют наш флот, они разгромят и разворуют Портсмут, и, скорее всего, подожгут его. Судя по всему, королевские придворные здесь единственные, кто с нетерпением ожидает начала битвы.
Городские колокольни бьют в колокола, когда наши корабли готовятся к выходу из порта, и этот перезвон пугает галок, которые поднимаются в воздух и начинают с криками кружить над водой. Сейчас здесь собралось восемьдесят кораблей – самый большой флот, который удавалось собрать под флагом Англии. Некоторые из них еще только грузили боеприпасы и экипаж, некоторые уже готовы к отплытию. Я вижу, как они распускают паруса, а вокруг них снуют лодчонки, готовясь отбуксировать их на открытую воду.
– Перед нами величайший флот из существующих, – объявляет король, обращаясь к Энтони Брауни, стоящему возле него. – И он готов сразиться с французами так, как этого никто не делал раньше. Это будет величайшая морская битва в истории.
– Слава Богу, что мы здесь и сможем увидеть ее своими глазами! – отвечает сэр Энтони. – Какая прекрасная возможность! Я уже заказал картину, чтобы запечатлеть нашу победу. – Художник, возившийся со своими бумагами, в которых он делал наброски, чтобы запечатлеть выходящие из порта корабли, низко кланяется королю и приступает к наброскам раскинувшегося перед ним вида, трепещущих на ветру флагов, выставленных в бойницы и готовых к бою пушек.
– Какое счастье, что мой муж сейчас не находится на одном из этих кораблей, – тихо замечает Екатерина Брэндон.
Я смотрю на ее бледное лицо и вижу в нем отражение собственных страхов. Перед нами разворачивается не представление, не одно из дорогостоящих и излюбленных двором развлечений. Это будет настоящая битва между нашими и французскими судами на глазах у зрителей на суше. Я увижу то, с чем сталкивается Томас. Мне придется наблюдать за тем, как расстреливают его корабль…
– Ты знаешь, кто каким кораблем командует? – спрашиваю я ее. В ответ она качает головой.
– Некоторых из адмиралов назначили лишь вчера вечером за ужином, – говорит она. – Король оказал честь некоторым из своих друзей, дав им назначение, чтобы они могли принять участие в битве. Мой муж не обрадовался назначениям новых людей в команду в ночь накануне битвы. Но он командует наземными войсками, поэтому, хвала небесам, остается на суше.
– Почему? Ты что, боишься моря?
– Я боюсь глубины, – признается она – Я не умею плавать. Но в полном обмундировании никто не сумеет удержаться на воде. Мало кто из моряков умеет это делать, а из солдат и вообще никто не выплывет в тяжелых одеждах.
Я останавливаю ее жестом.
– Кто знает, может, никому не придется плавать…
Обновленный королевский флагман «Мэри Роуз» расправляет паруса и сбрасывает концы лодкам, чтобы его вывели в открытое море. С причала раздаются радостные крики.
– А вот и он. Кто им командует?
– Том Сеймур, благослови его Господь, – говорит Екатерина.
Я киваю и подношу руку к глазам, словно хочу закрыть их от солнца. Мне кажется, что у меня не хватит духа наблюдать за тем, как он выходит в море навстречу битве, и чирикать, как одна из моих птичек, так же глупо и так же бессмысленно.
– Какой ветер, – замечаю я. – Это хорошо?
– Это нам на руку, – успокаивает меня дядюшка Парр; он стоит рядом с моими фрейлинами, глядя в море и заслоняя рукой глаза от солнца. – Их боевые корабли могут приблизиться к нашим при полном безветрии, потому что ходят на веслах в любых условиях. Но в такой день, как сегодня, мы можем расправить паруса и вылететь из гавани, чтобы как следует обстрелять их.
Когда король подходит ко мне и становится за моей спиной, все отходят в сторону. Он высоко держит голову и всей грудью вдыхает морской воздух.
– Какой прекрасный вид, – замечаю я, наблюдая за тем, как одно из судов вытягивают лодками из гавани в открытое море.
Вот на корабле разворачивают паруса, и оно наконец-то обретает свободу, как голубь, готовящийся взлететь. Придворные радостными криками приветствуют каждое проходящее перед нашими глазами судно – «Петра», «Генриха» и «Благодать Господню» – и те суда, которые мы отобрали у шотландцев, – «Саламандру» и «Единорога». Затем внезапно, словно туча набежала на небосклон, все замолкают.
– В чем дело? – обращаюсь я к Генриху.
Впервые за это время король не смотрит в море с торжествующим видом и не принимает эффектных поз, словно для пишущего портрет художника. Он оглядывается назад, как будто желая удостовериться, что его охрана готова прикрыть его бегство, потом снова возвращает свой взгляд туда, где выделяется на горизонте темно-синий силуэт острова Райт. В проливе неожиданно появляется французский флот, и они приближаются, корабль за кораблем, ряд за рядом. Если бы это происходило на суше, то нам навстречу двигались бы плотные ряды мощных боевых коней со всадниками, колено к колену, ряд за рядом – не требующая пояснений демонстрация военной мощи. Мы здесь, на башне, не слышим ни одного звука, что делает зрелище еще более пугающим. Корабли легко двигаются по воде, с раскрытыми парусами, с одной скоростью; нам кажется, что их сотни, тысячи. Целый лес парусов, стена парусов…
А перед ними идет их авангард, еще один флот: суда, продвигающиеся вперед агрессивными рывками, держащие одно расстояние друг с другом, гребок за гребком, сокращая разделяющее нас расстояние. Даже отсюда, с нашего безопасного места наблюдения за проливом, я вижу темные провалы жерл кажущихся маленькими пушек, закрепленных на носу каждого судна. Эти жерла, как жадные рты, направлены на наши корабли, выходящие из безопасной гавани на защиту нашего побережья. И я точно знаю, что на нашем флагмане «Мэри Роуз» Томас Сеймур будет стоять на палубе прямо позади рулевого и одним из первых он увидит, что враг значительно превосходит наши силы.
– Господи, помоги! – шепчу я.
Король бросает на меня взгляд, замечает мою бледность и стягивает шляпу со своих редеющих волос.
– За Господа! За короля! И за святого Георгия! – кричит он, и его придворные, даже просто собравшиеся вокруг нас люди подхватывают этот клич так, что тот, должно быть, разносится и над водами моря. Английские моряки могут тоже его слышать, видя, как навстречу им несется сама смерть под тысячами парусов.
Король в восторге от предстоящей битвы.
