– Ты сильно ошибаешься, – тихо произнес он. – Элли не единственная, кто здесь прекрасен.
Зардевшись от его комплимента, Мири только засмеялась и осуждающе покачала головой. Она наклонилась к Элли, потерла ее нос и стала тихо напевать ей на ухо песенку, которая проникла до самых костей Симона. Это был какой-то странный язык, который он не понимал, но Элли ответила ей тихим ржанием.
Следовало бы насторожиться от невероятной способности Мири общаться с животными, но Симон начал привыкать к ее способностям, даже благоговейно наслаждался ими.
– Какие же у вас секреты, дамы? – спросил он игривым тоном, чтобы скрыть свое восхищение.
– Ничего особенного. Так, женские сплетни.
– Конечно же, про меня. Полагаю, Элли жалуется, какой я ужасный грубиян, не так ли?
Мири рассмеялась:
– Нет, я бы об этом и слушать не стала. По крайней мере, от Элли. – Глаза ее смягчились, когда она добавила: – Твоя лошадь обожает тебя, Симон. Она готова умереть за тебя.
– Бедная глупая дама, – произнес Симон, но вошел в стойло и погладил Элли по шее.
Лошадь легонько ткнулась в него носом. Он потер пальцами между ее глазами, отчего лошадь всегда встряхивала головой от удовольствия. Лицо его расплылось от восхищенной улыбки, но он быстро понял, что Мири, отойдя в сторону, наблюдает за ним. Грозные охотники на ведьм не должны так нежно относиться к своим лошадям. Продолжая ласкать Элли, он откашлялся и хрипло проговорил:
– Извини, не смог найти ничего лучше для ночлега, чем этот сарай. Надо было…
– Боже милостивый, Симон, – прервала его Мири звонким смехом. – Неужели ты совсем забыл, с кем имеешь дело? В детстве я с радостью спала рядом со своим пони, если мама разрешала. Я вообще считаю, что сараи – просто райское место.
– Особенно по вечерам, – уточнил Симон. – Когда животные отходят ко сну, когда чувствуешь, что заслужил отдых в конце тяжелого дня. Полный покой, конец пути. Даже если это всего лишь иллюзия.
Мири кивнула в знак согласия:
– Люблю ночные звуки, крик совы в темноте, шелест сена и стук копыт в стойлах.
– Тихое ржание и фырканье…
– И сладкий запах свежего сена.
– Запах теплой лошади и кожи…
Симон замолчал, слегка смущенный проявлением собственной сентиментальности. Мири тоже смолкла, застенчиво улыбаясь ему. Его взгляд на мгновение замер на ней, и между ними воцарилось полное взаимопонимание, чувство глубокого созвучия, которое, казалось, все ближе притягивало их друг к другу.
Симон почувствовал, как его сердце дрогнуло от ее близости, с чем он всегда боролся. В свете фонаря ее глаза и волосы мерцали особенным светом. Она казалась такой нежной и доступной, льняная рубашка облегала ее женственные формы, соблазнительно подчеркивая овал груди.
Симон напрягся всем телом от желания обнять ее, крепко прижать к себе и вдохнуть ее теплый женственный аромат. Он успел отвернуться, с огромным усилием подавив в себе желание, которое Мири возбуждала и нем в те дни, когда все его мысли должна была занимать охота на ведьм, а чувства нацелены на выявление приближающейся опасности.
Но когда они были наедине, в такие тихие моменты он опасался, что Мири сможет вопреки рассудку проникнуть ему под кожу и даже глубже, в самое сердце.
Хотя Мири отлично вычистила Элли, Симон схватил щетку и начал с усердием растирать лоснящуюся спину лошади. Послышалось мяуканье, и пестрая деревенская кошка стала тереться о ноги Мири. Взяв ее на руки, девушка спросила:
– Так кто же эти Мейтланы? Твои друзья?
– У охотников на ведьм друзей не бывает, Мири.
Его ответ ей не понравился. Почесывая кошку за ухом, она нахмурилась:
– У меня сложилось впечатление, что месье и мадам Мейтлан были очень рады предоставить тебе ночлег.
– Только потому, что чувствуют себя обязанными. Прошлой осенью я оказал им небольшую услугу.
– О?
Симону не хотелось обсуждать событие, но он знал, что Мири ни за что не отстанет от него. Она никогда не надавала ему вопросов и не требовала ответов. Она просто ждала, вопросительно глядя на него. Он вздохнул и продолжил чистить Элли.
– Кто-то совершил акт вандализма в местной церкви, залив свиной кровью алтарь. Подозрение пало на семью Мейтлан, и пьяная толпа из деревни заявилась сюда, чтобы расправиться с ними. Я… э-э… смог убедить добрых людей, что они ошибались, и уговорил разойтись но домам.
– Как, черт побери, тебе удалось это сделать?
– Я выхватил меч, поднял Элли на дыбы в темноте посреди дороги прямо перед ними. – Симон сжал губы, с удовольствием вспомнив трусливые лица в свете факелов, вытаращенные глаза, открытые от страха рты. – Мы с Элли иногда можем напустить страху, если захотим. Жаль, ты не видела, как она умеет щелкать зубами, бить копытами и вращать глазами, словно ночной демон, выпрыгнувший прямо из пасти ада. По крайней мере, когда она не в бантиках и косичках, – сухо добавил Симон.
Мири подошла ближе к стойлу. Элли с любопытством фыркнула на кошку в руках Мири, и та обиделась. Вырвавшись, она вскарабкалась на столб и убежала из сарая. Мири едва заметила это, слушая Симона.
– И это ты называешь небольшой услугой, которую ты оказал Мейтланам? Те злые люди могли поджечь их дом, сжечь их заживо вместе с тобой.
Симон пожал плечами:
– Это были простые трудяги, которых полно в каждой деревне. Но, должен признать, ситуация была очень неприятной. Даже обычные люди могут стать опасными, если их отвагу подогреть вином, плохим настроением и яростью. Надругательством в церкви была возмущена вся деревня.
– Почему все заподозрили именно Мейтланов? Я видела их мельком, но они показались мне очень добрыми, тихими людьми.
– Но они также известны как сторонники реформированной веры.
– И… и ты это знал, когда заступился за них? – удивилась девушка.
Симон понял ее недоумение. В то лето, когда он повстречал Мири, он помогал своему старому хозяину ле Визу охотиться на гугенота капитана Николя Реми. Приступив к вычесыванию холки Элли, он сказал:
– Я защитил Мейтланов потому, что они были не виноваты в том, что случилось в церкви. Это было сделано кем-то из сторонников Серебряной розы. Возможно, не случайно. Эти гарпии стараются сеять страх и разрушение в каждой деревне, где появляются, стравливают людей друг с другом, особенно гугенотов с католиками. Я обнаружил, что одна из них вырезала на алтаре некое подобие розы. Когда я показал это священнику, на следующий день настроения поутихли, я сумел убедить всех, что это работа колдуний и что Мейтланы невиновны.
– Невиновны? – Мири прикусила губу и неуверенно продолжила: – Прости, Симон, но… но я не ожидала услышать из твоих уст это слово. Особенно в отношении гугенотов. Разве Вашель ле Виз не учил тебя ненавидеть тех реформаторов, считать их еретиками?
