— Алиса мне иногда пишет, — сказала она после обеда, когда они с Матильдой снова оказались в саду. — Не видно, чтобы она была очень счастлива со своим Реми.
— Да как она может быть счастлива? Он наверняка ее обманывает без зазрения совести и афиширует свой цинизм по отношению к ней, на который, когда ему протежировала Шарлотта, он был, казалось, неспособен.
Они шли вдоль стены, огораживающей усадьбу со стороны дороги и поворачивавшей к лесу Брешнэй, опушка которого начиналась прямо за садом Флори. В этом месте стояла старинная башня с заостренной крышей, наподобие сторожевой вышки, а рядом был построен небольшой заезжий дом для случайных гостей. Левретка обнюхала дверь этого сооружения и слегка подвыла.
— Сюда, Финетт!
Собака повиновалась. Они пошли по другой тропинке.
Дойдя до места, где стена кончалась и начиналась изгородь, мать с дочерью на минуту задержались, созерцая развернувшийся перед их глазами пейзаж — обширная долина под казавшимся каким-то легким небом, пастбища, леса, виноградные кусты на склонах, а по берегу реки укрепления, башенки, колокольни городских церквей и базилики.
— Я к вам, мадам.
От дороги, проходившей по ту сторону лесной поросли, к ним приближался мальчик лет восьми. Он с привычной уверенностью пробирался через подлесок.
Лицо Флори застыло:
— Что тебе?
— Я должен передать вам вот это.
Он протянул на ладони, не слишком чистой, золотое кольцо, на вид довольно массивное.
— Спасибо. Отправляйся обратно.
— До свидания, мадам.
— До встречи, Дени.
С поспешностью и ловкостью ящерицы мальчик скрылся в зарослях. Собака даже не залаяла.
— Это один из приютских малышей. Я уделяю ему много времени. Недавно его взяли из приюта благотворители, но он по-прежнему привязан ко мне и очень часто выполняет мои поручения.
Флори говорила скороговоркой, казалось, что ее охватило такое внезапное возбуждение, которое ей было трудно контролировать.
Матильда ни о чем не спросила, сделала вид, что ее интересует только заведение Гран-Мон, пыталась было успокоить дочь, но уехала от нее, так и не достигнув этой цели, с головой, наполненной опасениями и предположениями.
Беранжер Эрно внимательно слушала врача.
— Метр Брюнель в тяжелом состоянии. Теперь, когда его жена нас не слышит, я могу вам сказать, что меня беспокоят его боли в брюшной полости. Мне не нравится цвет мочи да и вид осадка.
— Может быть, это просто от высокой температуры.
— Что может объяснить температура? А эта изнуряющая его рвота?
— Он уже три дня в таком состоянии.
— Вот именно! Это вовсе не простое недомогание. Только желчная инфекция может объяснить все, что с ним происходит.
— Теперь ясно, что вино на таволге, которое ему давали для уменьшения жара, не дало никаких результатов, хотя это и очень хорошее жаропонижающее средство.
— Да, при простой лихорадке, но вовсе не в данном случае. По-видимому, мы имеем дело с чрезмерным выделением черной желчи, что осенью случается довольно часто и всегда приводит к тяжелому состоянию.
— Не думаете же вы, однако, что есть опасность смертельного исхода?
— Я не могу с определенностью это утверждать, но вылечить это нелегко, уж поверьте мне!
С этими словами он ушел, оставив свою собеседницу в одиночестве. В окно она видела, как черный плащ скрылся за углом.
Беранжер заперла калитку и медленными шагами пересекла двор, направляясь обратно к дому, из которого только что вышла с врачом.
Она была озабочена, как не повезло ее гостю перед самым отъездом! Болеть неприятно и дома, ну а в дороге или же в чужом доме одинаково стеснительно как для гостя, так и для хозяев.
Вдобавок ко всему это случилось в полный разгар сбора винограда! Тур опустел, владельцы виноградников присутствуют при сборе, не говоря уже о поденщиках, для которых наступило самое время заработка. Эта случившаяся совсем не вовремя болезнь не позволила мадам Эрно отправиться в Монришар, куда на этот раз ее мужу пришлось поехать одному, в нарушение многолетнего обыкновения. Хозяйка Дома была вынуждена остаться из-за Брюнелей, что было ей очень досадно. На виноградники уехали все обитатели их дома. Каждый участвовал в сборе сладких ягод, происходившем с большим подъемом, с песнями, весело, со смехом и вольностями, и все это вместе создавало атмосферу праздника, продолжавшегося несколько дней кряду и закапчивавшегося настоящим пиршеством, где пили и ели столько, что многие уже ранним вечером валялись под скамейками. Царило безудержное веселье.
Увы, всего этого она на этот раз была лишена!
Недовольство Беранжер было заметно окрашено раздражением. За улыбками, приличествовавшими положению этой хорошо сохранившейся, без единого седого волоса, любезной женщины средних лет, прятался жесткий эгоизм. Преувеличенная сентиментальность, любезность торговки, любовь к цветам и животным оставляли в неприкосновенности ее сухую и практичную душу. Всему на свете она предпочитала свои удобства, свои удовольствия и свои радости. Чужие беды она разделяла лишь в зависимости от того, какое участие в них ей приходилось принимать. У нее было обыкновение принимать у себя Брюнелей, демонстрируя большую дружбу, потому что коммерция ее мужа во многом зависела от укреплявшегося с каждой встречей сотрудничества между двумя ювелирами. Да большего от нее и не требовалось. Но случившееся вынуждало ее пожертвовать участием в этом всеобщем празднике в пользу в высшей степени неприятных хлопот. Это выводило ее из себя.
Матильда ожидала возвращения хозяйки дома у дверей комнаты больного.
— Что сказал вам доктор? — спросила она почти шепотом, чтобы Этьен не мог ее услышать, но не скрывая тревоги.
— Он считает, что всему виной избыток черной желчи, что, кажется, случается довольно часто в это время года. Прописанное лекарство должно помочь вашему мужу.
— Доктор показался мне очень озабоченным.
— Что вы хотите, дорогая, мерт Брюнель человек уже не первой молодости! В его возрасте организм менее стоек, чем в двадцать лет и даже в сорок. Но при хорошем уходе…
— Да, да, — проговорила Матильда, опуская голову, — я понимаю.
Сердце ее сжалось в ужасной тревоге.
— Извините меня, — сказала она, — я должна вернуться к мужу.
Понимая эту необходимость, Беранжер не удерживала свою гостью.
Матильда тихо затворила за собой дверь, убедилась в том, что Этьен дремал, и уселась у кровати, занавески которой были высоко подобраны и связаны узлами. Изнывавший от жара, с коричневыми кругами вокруг глаз, ювелир дышал с трудом, а когда отступали приступы боли в животе, он часами лежал без движения. Что делать? Ни розовый мед, который он принимал, ни промывания желудка отваром из дубовой коры не приносили ему облегчения.
