Ознакомительная версия.
— Я никогда не считала тебя дураком, только бесчувственным. Да, я выхожу ночью подышать, в этом доме у меня проблемы со сном.
— Без сомнения, из-за нечистой совести.
— Из-за воспоминаний.
— Скорее из-за неприкаянных душ, — мрачно парировал лорд Кинсейл. — Но ты не ответила на мой вопрос.
Дебора прикусила губу. Она знала, что должна ему рассказать, но просто не могла заставить себя говорить. Тайная обида на совершенно необоснованное и предубежденное отношение и гнев на собственную трусость вылились в бунтарский порыв.
— Я ничего не видела.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Ты не сказал, что именно украли, Джейкоб.
— Очень ценную вещь.
Встревоженная такой уклончивостью, она вопросительно подняла бровь.
— К чему такая таинственность? Это были правительственные бумаги? Боже мой, Джейкоб, — притворно ужаснулась она. — Только не говори, что потерял какой-то секрет государственной важности?
— Это была личная вещь. Мое недавнее приобретение. Я не хочу уточнять, — взорвался лорд Кинсейл.
— Но сыщикам с Боу-стрит тебе все же придется рассказать.
— Расследование будет конфиденциальное. У меня нет желания, чтобы имя Кинсейлов полоскали в скандальной хронике.
Дебора была заинтригована. Джейкобу явно неуютно отвечать на вопросы. Взгляд, брошенный на Маргарет, подсказал, что ее светлость также не в курсе. Велик был соблазн расспросить Джейкоба подробнее, но интуиция подсказывала помалкивать. Кроме того, она сомневалась, что сможет продолжать лгать, если ей снова будут задавать вопросы.
Самое время сейчас благоразумно сбежать, пока он отвлекся, Дебора знала, что лучше от него не отмахиваться.
Она обратилась к леди Кинсейл:
— Какой кошмар, кузина Маргарет. Вы, должно быть, совсем выбиты из колеи и нуждаетесь в отдыхе. Я не имею права вас так затруднять. Думаю, мне лучше свернуть мой визит. Я уеду сегодня же утром, как только все будет устроено.
— О, но в этом нет никакой надобности, кузина Дебора.
Но лорд Кинсейл прервал их разговор:
— Полагаю, ты не рассчитываешь, что я стану оплачивать твои расходы на почтовую карету?
— Я уеду вечерним дилижансом, — холодно ответила Дебора. — Ты можешь проявить широту души и распорядиться, чтобы меня отвезли к почтовой станции.
— Кузина Дебора, в этом действительно нет никакой необходимости. — В голосе леди Кинсейл звенели нотки отчаяния.
— Дорогая, если кузина Дебора так хочет, не будем ее отговаривать. Я прикажу подать двуколку. — Лорд Кинсейл позвонил в колокольчик. — Через час. Надеюсь, ты не станешь заставлять моих лошадей ждать?
— Не стану, и даже попрощаюсь с вами прямо сейчас, чтобы их не задерживать, — ответила Дебора, пытаясь скрыть облегчение.
— Кузина Маргарет. — Она сжала руку ее светлости. — Джейкоб. — Она присела в нижайшем реверансе. — Желаю вам удачи в возвращении похищенного. Благодарю за гостеприимство, но мне нужно поторопиться, чтобы вовремя закончить сборы. До свидания.
— До следующего года, — слабым голосом попрощалась леди Кинсейл.
Дебора было заколебалась, но осторожность вновь перевесила. Она подозревала, что неприятнее, чем принимать в гостях вдову своего кузена, для графа выслушивать отказ от дома этой самой вдовы.
— За год многое может случиться, — загадочно произнесла она и вышла, закрыв за собой дверь и страстно надеясь, что это уж точно в последний раз.
Лондон, три недели спустя
Эллиот подавил зевок и вытащил из жилетного кармана часы. Пять минут третьего ночи, а его приятель Каннингем и не думает уходить. В игорном салоне Брукса царила напряженная тишина, которую изредка нарушали лишь звон монет, шумные глотки спиртного, щелканье карт да негромкий гул, когда кто-то поднимал ставки. Игроки затаив дыхание следили, как стопки векселей и гиней меняют своих владельцев, и старались не выдать своих эмоций.
Одни не снимали шляп, чтобы скрыть лица, другие закатывали кружевные манжеты поверх кожаных нарукавников. Эллиота, привыкшего играть своей жизнью на куда более высокие ставки, это немало забавляло. Он уже сделал несколько ставок в «фараон», больше для вида, чем ради выигрыша, но последние полтора часа провел в качестве зрителя.
Беспокойно вышагивая по длинной комнате с витиевато выгнутым потолком, с которого свисала тяжелая многоярусная люстра, он вспоминал множество похожих залов, виденных им в Европе. Его привлекала не сама карточная игра, военные коротали за картами долгие часы между битвами. Гражданские не понимали этой скуки, как не понимали присущей войне остроты ощущений. Эллиот же недоумевал, почему Каннингем решил, что его может развлечь подобное занятие. Он совершенно равнодушен к азартным играм и пирушкам. Поднявшись из-за стола, Каннингем, без сомнения, устремится к третьему виду джентльменского развлечения — к шлюхам. И это тоже нисколько не интересовало Эллиота. В данный момент, по необходимости, он был джентльменом, но всегда в первую очередь жил своим умом, даже когда носил военную форму. Сегодня с него достаточно.
— Думаю, я немного перебрал с развлечениями, мой дорогой Каннингем, — произнес он, слегка похлопав того по плечу. — Удачи тебе в игре. И с леди.
— Удача тут не поможет. Тебе-то лучше всех это известно. Я еще не встречал более удачливого человека, когда дело касалось отличного секса.
— Не путай успех с удачей, мой друг, — тонко улыбнулся Эллиот. — И спокойной ночи.
Он забрал шляпу и перчатки и направился к выходу. Вряд ли он будет часто сюда захаживать.
Ночь выдалась сырой и холодной, стоял туман, и в небе виднелся лишь тонкий месяц. Подходит взломщику, хотя думать об этом еще рано.
Бриллиант Кинсейла оказалось довольно трудно продать. Скупщик отказался брать такой приметный камень, и Эллиоту пришлось совершить незапланированную поездку в Нижние земли. Там он с неохотой отдал камень на раскол и огранку, после чего наконец продал. За три бриллианта получил значительно меньше, чем лорд Кинсейл, по слухам, заплатил за исходный камень. И как ему сообщил нанятый сыщик, Кинсейл сильно переплатил за контрабандный товар. Но, что важнее, это цена, которую Кинсейл платил за свое халатное отношение к британской армии.
Не то чтобы он знал или вообще понимал, какую цену заплатила армия за его небрежность. Люди, подобные ему, видели только списки требующихся лошадей, мулов, хирургов. Но были и другие списки, с требованиями полевого оружия, орудий, винтовок, которые соперничали за его внимание и куда чаще побеждали. Правда, какой толк от новых гаубиц, если нет лошадей, чтобы тянуть их к полю битвы? Что толку от мушкетов, штуцеров и штыков, когда воины умирают на поле брани, потому что их не на чем доставить в полевой госпиталь? И нет хирурга, чтобы обработать раны. Что Кинсейл и ему подобные знают о боли и страданиях, которые приносят их сэкономленные пенни? Какое невежество заставляло их выбирать сначала оружие и только потом сапоги, бинты и воду?
Ознакомительная версия.
