Ознакомительная версия.
Будь у нее время и подходящие люди, Наталья Федоровна обставила бы дело более тонко и закрутила бы интригу с тем блеском, какой она так любила. Однако под руку попался только родной муж. Наталья Федоровна науськала его, наставила, дважды заставила повторить, что и как говорить, однако Лопухин оказался слишком неуклюж для тех замысловатых па, которые жена заставляла его выплясывать.
Он явился в покои великой княжны и с порога завел речь об испанцах. Наталья Алексеевна мигом возбудилась и принялась обсуждать свои матримониальные планы. И тут, вместо того чтобы издалека намекнуть на неподходящий климат, дурные привычки испанца и даже – ходят такие слухи! – некую странную болезнь, которая подтачивает его организм, Степан Васильевич сурово брякнул, что состояться может только один союз с испанским двором: либо брак императора с инфантой, либо – великой княжны с Дон Карлосом. Однако поскольку брат обладает в этом случае преимуществами над сестрой как мужчина, к тому же речь идет о союзе государственном, то предпочтение, естественно, будет отдано браку русского царя с испанской принцессой, а не замужеству великой княжны.
Спустя несколько дней де Лириа разъяснил нелепость всех этих предположений и сообщил, что инфанта – миф. Однако, как это ни странно, Наталья Алексеевна, чувство юмора которой все наперебой восхваляли, успела его где-то порастерять либо порастратить на что-то иное. Она затаила злобу против Лопухина и намерилась довести случившееся до сведения своего брата-императора. Якобы это Лопухин нарочно завлекал ее россказнями о возможном браке с Дон Карлосом, а для брата выдумал инфанту! Наталья Алексеевна хотела просить Петра взять себе другого камердинера, отказав Лопухину в должности.
«Она очень обижена и положила себе непременно отмстить Лопухину, – доносил де Лириа своему двору и прибавлял шутливо: – Вот каким невероятным спросом пользуются при русском дворе испанские принцы и принцессы!»
Однако Лопухиным было не до шуток. Император находился под очень сильным влиянием сестры, собственным разумением не отличался, поэтому вполне мог избавиться от Степана Васильевича. Нрав у него был крутенький, и уж если он столь беспощадно расправился с Меншиковым, которого прежде смиренно называл «батюшкой», то на дальнюю родню запросто плюнет и упечет еще подальше, чем студеный Березов!
Вот это был удар… Наталья Федоровна властной рукой отстранила проштрафившегося муженька и сама ринулась к царевне – объясняться. Та сидела надутая и принять Лопухину не пожелала. Это передала Наталье Федоровне ближайшая фрейлина царевны Анна Крамер. К слову сказать, она некогда была любовницей Петра I и считалась ближайшей подругой Модесты Балк. Теперешнюю госпожу свою она втихомолку ненавидела, а с Лопухиной у Крамер отношения были наилучшие.
– Не примет, нет, – покачала головой Анна, выходя. – Злая сидит, такая злая – и не подойди. Яблоки ест моченые, да и то перебирает одно за другим. Ругается: любит она-де белый налив, а ей антоновских прислали! Государь же пока на охоте, через два дня ждем. Вот тогда, говорит, пойду к брату да и все скажу ему на Лопухиных.
Наталья Федоровна обменялась с Крамершей (так звала свою фрейлину царевна) понимающими взглядами и ушла. Спустя несколько часов из дому Лопухиных была прислана нарядная корчажка, полная отборного белого налива, замоченного так, что оторваться от яблочек было невозможно. Готовила их старая-престарая нянька Натальи Федоровны, всю жизнь от нее не отходившая и даже разделявшая с нею ссылку в Колу. Слуга просил Крамершу не сказывать царевне, от кого яблочки, – дескать, Наталья Федоровна особа скромная, выставляться не любит…
Наталья Федоровна была особа скромная, а Крамерша – сообразительная. Она промолчала бы и без всякого предупреждения!
Спустя два дня молодой император вернулся с охоты и узнал, что царевна Наталья Алексеевна внезапно занемогла. В приемной день и ночь толпился народ, чрезвычайно интересуясь состоянием ее здоровья. Лопухины стояли тут несходно. И вот какое любопытное приключилось совпадение: стоило Наталье Федоровне Лопухиной наведаться в покои великой княжны и пошептаться с Крамер, как больной непременно становилось хуже. С другой стороны, лейб-медика его величества Лаврентия Блументроста давно и во всеуслышание называли полным медицинским ничтожеством…
Спустя малое время Наталья Алексеевна умерла. И всеми было замечено, что с тех пор муж и жена Лопухины, доселе громко и шумно ссорившиеся, даже и публично, как-то внезапно сдружились и только и делали, что о чем-то тихо меж собой перешептывались.
О чем же вели меж собой беседы вдруг поладившие супруги? Уж не о том ли, что над Петром все большее влияние забирали Долгорукие, а ведь это были отъявленные соперники Лопухиных?..
Сам Степан Васильевич, который хотя и был женат на чистокровной немке-протестантке, хотя и дружился-водился через нее с Карлом-Густавом Левенвольде, Остерманом и прочими немцами, прижившимися при дворе, все же не мог избавиться от свойственного всем русским, глубоко укоренившегося, исконного недоверия к чужестранцам. Однако даже он понимал: в сложившемся положении дел выгоднее держать именно сторону чужеземную – тем паче что немцы в лице Остермана мечтали бы видеть на престоле фигуру самую что ни на есть русскую (правда, изрядно онемечившуюся!), а именно – дочь царя Ивана V Алексеевича Анну, герцогиню Курляндскую.
Однако это пока что были одни лишь мечтания.
Неведомо, как пошли бы дальше дела в России, когда бы однажды утром камердинер императора Петра II Лопухин, придя будить своего господина, ночевавшего в Горенках, в доме князя Алексея Григорьевича Долгорукого, не обнаружил в его постели молодую особу. Это была дочь хозяина, княжна Екатерина Алексеевна.
Император имел вид откровенно обалделый и таращил непонимающие глаза на свою ночевальщицу; княжна Екатерина изо всех сил старалась покраснеть; очень кстати объявившийся тут же князь-отец хватался за сердце и топал ногами – то ли в негодовании, то ли не в силах сдержать восторга… На другой день все посланники иноземных государств отправили в свои кабинеты срочные сообщения о том, что государь Петр Алексеевич принял решение жениться на княжне Долгорукой.
Итак, князь Алексей Григорьевич добился-таки своего! Не мытьем, так катаньем!
Похоже, никто этим счастлив не был, кроме него самого. Жених и невеста друг от друга отворачивались. Остерман с трудом скрывал ужас. Наталья и Степан Лопухины снова начали шушукаться и дружиться, а старая нянька, готовившая моченые яблоки (кстати сказать, государь был до них такой же большой охотник, как и сестрица-покойница), была удостоена долгой беседы своей воспитанницы…
Ознакомительная версия.
