— Нет, мэм! Я хочу сказать, да, мэм, сию минуту, мэм! — Она бросилась вниз по лестнице, сама не зная, куда идет.
Ее охватила паника. Случай в спальне молодого джентльмена показался ей по сравнению с этим сущим пустяком. Ньюбрайт заметила ее, и если она не выполнит поручения, то получит хорошую трепку, после чего ее, как пить дать, вышвырнут из дома без рекомендаций.
Она спускалась по лестнице все ниже и ниже, прижимая к себе пустой графин, словно в нем находился бесценный эликсир жизни. В ее мыслях царил полный хаос. Может быть, она уже прошла мимо кладовой? Или еще не дошла до нее? Даже если она отыщет эту проклятую кладовую, то как ей уговорить дворецкого дать ей бренди? И уж если предположить, что она получит бренди и умудрится не заблудиться на обратном пути, то как ей найти герцогиню?
А потом случилось самое ужасное: лестница кончилась.
На мгновение Глэдис замерла, тупо глядя на узкую дверь, перед которой оказалась, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и не поддаваться отчаянию. Наверное, она еще не дошла до кладовой. Из-за двери до нее доносились взрывы смеха и голоса, а это значит, что она еще не спустилась до самого нижнего этажа. Наверное, на этом этаже еще одна лестница, ведущая вниз.
Она осторожно открыла дверь и проскользнула внутрь, оказавшись в небольшом холле. Здесь были расставлены маленькие изящные столики и удобные кресла. В комнате было душно, пахло свечным воском, и в воздухе носился какой-то странный дымок. Некоторые молодые леди и джентльмены удобно расположились в креслах, другие входили и выходили из гостиной, откуда время от времени доносились визги, одобрительные крики и веселый смех. Не успела Глэдис сообразить, где это она оказалась, как случилась самая немыслимая на свете вещь: мимо нее, чему-то громко смеясь, прошли нетвердо державшиеся на ногах незнакомые лорд и леди и сильно толкнули ее, отчего хрупкий графин упал на пол и разбился вдребезги.
Нетрезвая парочка даже не заметила случившегося и не оглянулась, а Глэдис, помертвев от ужаса, тупо уставилась на осколки своего будущего, разлетевшиеся по полу. Однако звон стекла привлек внимание другого человека, и Глэдис, опустившаяся на колени, чтобы подобрать осколки, услышала, как какой-то мужчина крикнул:
— Гидеон, старина, а что ты скажешь насчет этой милашки?
Глэдис в страхе поняла, что привлекла чье-то внимание, и услышала приближающиеся шаги, но заставила себя не поднимать голову. Собирая дрожащими пальцами осколки стекла, она молила Бога, чтобы на нее не пожаловались миссис Ньюбрайт.
Шаги остановились рядом с ней, она боязливо взглянула вверх и встретилась взглядом с лордом Уинстоном.
Гидеон Финчли, четвертый граф Уинстон, унаследовал от матери внешность белокурого ангела, ее аккуратный нос и стройность фигуры. От отца ему достались сногсшибательная мальчишеская улыбка, озорные голубые глаза и умение использовать то и другое в своих интересах. Дед по материнской линии передал внуку некоторую беспечность и склонность к безрассудной дерзости, а где-то еще дальше в ветвях фамильного генеалогического древа маячил едва различимый призрак предка-норманна, чья способность выживания включала беспощадную жестокость, позволявшую сметать с лица земли целые деревни и прибирать к своим рукам чужие земли. Капля этой варварской крови также текла в жилах Гидеона, хотя в нынешние времена редко возникает потребность воспользоваться такими опасными ресурсами.
Собственно говоря, в другой период истории и при определенном стечении обстоятельств Гидеон Финчли мог бы даже стать великим человеком: оратором, политическим деятелем, воином или даже королем. Но четыре поколения, прожившие в богатстве и потакании собственным желаниям, которым все меньше и меньше требовалось прилагать какие-либо усилия для их удовлетворения, породили леность ума и сердца. Последний граф был тщеславен, ленив и в возрасте двадцати двух лет уже безнадежно пресыщен жизнью. Ему просто нечего было завоевывать, так что невольно все его амбиции начинались и заканчивались собственным отражением в зеркале. Его горизонты сузились до собственного мирка, в пределах которого он отводил душу, предаваясь все новым и новым излишествам. Никто ни разу не потрудился предупредить его, что однажды может настать момент, когда очаровательной улыбки и остроумного замечания будет недостаточно, чтобы открыть любую желаемую дверь или выйти из любого неприятного положения, потому что, по правде говоря, никто не мог предположить, что такое когда-нибудь может случиться.
Лорд Уинстон без тени сомнения пользовался правами, принадлежащими ему в силу происхождения, без колебаний, не считаясь ни с чем, удовлетворял свои все более эксцентричные прихоти, и, если время от времени в поисках острых ощущений ему приходилось ходить по лезвию бритвы, он даже радовался этому. Но несмотря на то что он потворствовал всем своим желаниям, его сжигало вечное чувство неудовлетворенности.
Со времени своего пятнадцатого дня рождения он ни разу не был абсолютно трезв. Как и у многих людей его круга, его последним страстным увлечением было курение опиума, но даже и это смертоносное зелье перестало в конце концов оказывать на него желаемое воздействие. За последние три дня он перепробовал множество новых развлечений, которые, однако, не принесли ему удовлетворения, но к этому он привык. Непривычным был неожиданный интерес, возникший у него при виде испуганной молоденькой служанки, на которую он наткнулся в коридоре. Ему вдруг показалось, что это маленькое создание могло бы развлечь его гораздо больше, чем вся компания его приятелей, которые, отупев или вообще отключившись от происходящего, лишь наводили скуку. Он медленно подошел к ней.
— Так, так, — пробормотал он. — Что тут у нас?
Его приятель лорд Перримор, рослый кудрявый блондин с пылающими, увы, не от румян щеками и вдвое увеличившимися в размере зрачками, громко произнес:
— Хорошенькая девочка, а? И я бы сказал, вполне созрела, чтобы ее попробовать!
— Ручаюсь, что нетронутая, — задумчиво произнес молодой граф.
Перримор плотоядно облизнул губы, зрачки его еще больше потемнели.
— Неужели девственница? Не может быть!
— Вставай! — резко приказал Уинстон.
Глэдис, едва живая от страха, встала, сжимая в руке собранные на полу осколки графина. И когда лорд Уинстон схватил ее за подбородок холодными цепкими пальцами, она чуть не лишилась сознания.
Поворачивая то так, то сяк ее лицо, он внимательно разглядывал ее. В ее огромных глазах застыл ужас, и ему это понравилось. Давненько не видел он страха — настоящего страха.
— Что будем делать? — обратился он к приятелю. — Оставим ее для представления или возьмем себе?
