— Да. — Дженис невольно вздрогнула, но Холси не выказал ни малейшего намерения двинуться в направлении дома. — Вдовствующая герцогиня написала моим родителям и пригласила меня погостить у нее месяц, но теперь я понимаю, что она не в себе.
— Она действительно больна. Кто вам сказал об этом?
Дженис охватила тревога.
— Грум, ваша светлость. — Наверняка он не рассердится на мистера Каллахана и не сочтет его рассказ о вдове за сплетню. — Он просто заботился о ваших интересах. А когда обнаружил нас на территории поместья и спросил, зачем пожаловали, я ответила, что меня пригласила погостить вдовствующая герцогиня. Тогда он и сказал, что это маловероятно, потому что она нездорова.
— Она возомнила себя королевой. — Его светлость произнес это с откровенной прямотой, придававшей его словам определенную горечь.
— Мне очень жаль. — Дженис обхватила себя руками в надежде, что он поймет намек. — Вы имели хоть малейшее представление, что я собираюсь навестить ее? Мне, право, очень неловко, если мой визит оказался для вас сюрпризом.
По его глазам она не смогла ничего определить.
— Я не всегда в курсе всех событий своего поместья, но, уверяю вас, ничто не происходит в Холси‑Хаусе без моей на то воли.
Дженис не понимала, как такое возможно: одно определенно противоречило второму, — но учтивые ответы зачастую бывают неоднозначными. Да и кто она такая, чтобы расспрашивать герцога?
— Мы рады видеть вас здесь, леди Дженис, — успокоил ее Холси, заметив сомнение на ее лице. — Ваше пребывание в этом доме определенно будет приятным, хотя я уверен, что вы захотите вернуться в Лондон, как только очистятся дороги.
«Вернуться в Лондон?»
Ничего, кроме глубокого горестного вздоха, не слетело с ее уст.
— Вы приехали сюда не для того, чтобы выполнять функции сиделки, — продолжал между тем герцог. — Но моей бабушке нужна именно такая компаньонка. — Его губы скривились в ухмылке. — Вам же следовало бы посещать светские приемы в столице, миледи, и развлекаться.
Да уж, точно. Развлекаться в столице. Дженис уже достаточно давно не думала о Люке Каллахане, чтобы вспомнить все, чего ей не хватало в Лондоне…
Не так уж и много. В этом‑то и состояло главное затруднение. Очевидно, его светлость понятия не имел, до какой степени она была непопулярна, и, в сущности, указывал ей на дверь, хотя и самым любезным образом.
Дженис почувствовала, что больше не вынесет.
— Мне… мне так жаль, ваша светлость. Да, конечно, как только снег сойдет, я отправлюсь домой, на Гросвенор‑сквер. — Она прикусила губу. Каким горьким разочарованием обернулась эта поездка. Родители будут страшно расстроены. — Боюсь, однако, что возникла еще одна сложность. Я скажу вам об этом в доме.
— О‑о? — Он сделал еще один глубокий очистительный вдох. — Зачем же откладывать? Мы можем обсудить это прямо сейчас.
Должно быть, он хочет… или нет?
— Хорошо. — Холодный порывистый ветер рвал и трепал подол ее юбки. — Я не привезла с собой компаньонку, мама думала, что меня будет сопровождать ее светлость.
— Понятное заблуждение. Ваша служанка с тем же успехом может быть и компаньонкой.
То, что предлагал герцог, было совершенно неприемлемо: несомненно, он должен был это понимать, — но ведь он согласился приютить ее и постарался помочь найти выход из создавшегося положения, разве не так? Дженис не хотела показаться неучтивой или чрезмерно требовательной: ведь фактически она оказалась незваной гостьей — полученное приглашение нельзя принимать в расчет, раз вдова была не в себе, когда его писала, — поэтому сказала:
— Да, моя служанка вполне подойдет.
На самом же деле Изобел совершенно не годилась в дуэньи. Они с Дженис были одного возраста — даже родились в один день, — но Иззи совершенно не походила на свою зрелую рассудительную хозяйку. Чего стоят ее экзотические манеры девицы, выросшей в бродячем цирке и в детстве регулярно ездившей верхом на слоне!
Но в данный момент Дженис была готова согласиться на что угодно и с тоской поглядывала на парадную дверь.
— Конечно, ваша служанка будет выполнять эту роль лишь до тех пор, пока я не найду для вас настоящую дуэнью, — пояснил герцог. — Мы не можем допустить, чтобы ваша матушка беспокоилась.
На его губах снова появилась эта загадочная полуулыбка, от которой ее сердце начинало чаще биться, наполняясь тревогой.
— Вы очень добры, ваша светлость, — с полупоклоном чуть присела Дженис. — Благодарю вас.
— У меня, кстати, есть на примете подходящая кандидатура, — вдруг оживился Холси. — Вдова, бывшая школьная учительница, переехала в поместье недавно. Ее зовут миссис Фрайди. Я немедленно пошлю кого‑нибудь за ней.
— Благодарю вас… — Порывом ледяного ветра сорвало с крыши пласт снега и швырнуло Дженис в лицо, отчего у бедняжки перехватило дыхание. Придя в себя, она пробормотала: — А вы… вы уверены, что она не станет… возражать, если ее оторвут от домашних дел?
— Она будет только рада сменить обстановку, не сомневайтесь! — Герцог щелкнул пальцами, к нему тотчас подбежал лакей, и отрывисто распорядился: — Пусть немедленно доставят сюда миссис Фрайди. Скажите, что я хорошо ей заплачу… — Один из его друзей после этих слов осторожно кашлянул, Дженис широко раскрыла глаза, а герцог как ни в чем не бывало закончил: — В особенности учитывая то, что мы не предупредили ее заранее.
Он снова повернулся к Дженис, казалось, даже не заметив, насколько возмутительно прозвучали его слова: герцоги не испытывают смущения из‑за подобных пустяков.
— Благодарю вас, ваша светлость. — А что еще она могла сказать? Дженис попыталась улыбнуться. — Я с нетерпением жду встречи с леди Холси. Возможно, я не гожусь в сиделки, но… — Она осеклась, все тело мгновенно охватил жар: к карете спокойно и решительно подошел Люк Каллахан и, положив руку на упряжь лошади, в упор посмотрел на Дженис. — …могу составить ей компанию.
Даже сквозь завесу падающего снега взгляд грума обжигал ее: дерзкий, непреклонный, он ясно давал понять: «Не забывайте, что я говорил о нем».
О герцоге, разумеется.
Но кто он такой, чтобы его слушать, этот мистер Каллахан? Разве он не согласился с ней, что и сам далеко не святой?
Дженис поспешно отвела от него взгляд. Вопреки раздражению, которое вызывал у нее грум, при виде его ее охватило какое‑то странное нелепое возбуждение.
Он поцеловал ее.
В самом деле поцеловал.
И она не сможет об этом забыть.
Никогда.
А ведь ей очень хотелось бы выкинуть все это из головы. Он просто никчемный негодяй, бездельник. И посмеялся над ней, вместо того чтобы дать волю гневу, получив пощечину, что много обиднее.
