— Я знаю, родная, я знаю. Это никогда не забывается… — Майкл причмокнул, приободряя лошадь, и под неутихающий свист ветра тихонько запел песню из своего детства.
Последнее, что услышала Грейс перед тем, как черная вуаль бессознательного состояния покрыла ее бунтующий разум, был самый прекрасный голос; льющийся откуда-то сверху, точно с небес. На этот раз она безмятежно заснула, не металась и не крутилась, как лист, подхваченный ураганными ветрами осени. Как нелепо, что это случилось на спине громадной лошади в сильных руках внушающего страх самого большого мужчины, которого она когда-либо встречала!
Он не обладал очень утонченным, пресыщенным лицом лорда. Казалось, что он вырезан из грубой плоти бесстрашия с дополнением в виде сильной внутренней интуиции. И эти глаза… Эти смелые, как у льва, глаза, которые встречаются с силой и умным коварством на опасных дорогах жизни.
Она должна была испугаться. Она должна была быть начеку. Но для этих чувств Грейс оказалась слишком слаба. Ее сердце наполнилось самым неразумным, учитывая ее положение, ощущением безопасности, и оно согревало ее до глубины души.
Для того чтобы отыскать Бринлоу, сил и терпения потребовалось намного больше, чем предполагал Майкл. Человек, который стоял за стойкой бара на последнем постоялом дворе, не шутил, когда говорил, что Бринлоу затерялся в забытом уголке христианского мира. Все в точности так и оказалось. В туманном блеске растущей луны, скрытой за облаком, и в хлопьях падающего снега Майкл разглядел дом из белого камня, спрятавшийся среди серебристых берез. Этот сельский пейзаж согревал его сердце.
Он направил лошадь в ту сторону и вскоре обнаружил два больших амбара за домом. Намерзший лед треснул и обвалился, когда он спешился сам и одновременно осторожно снял женщину. Войдя в конюшню, Майкл бережно прислонил ее к двери, и она застонала, лишившись тепла его тела.
Майкл зажег ближайшую лампу, наскоро почистил лошадь и поставил ее в стойло, потом поднял седельные сумки, взял на руки женщину, находившуюся в полусознательном состоянии, и направился в дом.
И этого, что он увидел внутри крошечного домика, стало понятно, что Сэм располагал значительными средствами, чтобы оборудовать дом многими земными благами. Майкл остановился, чтобы удобнее разместить на руках женщину, как вдруг заметил на маленьком столике рядом с лестницей записку.
«Уважаемый мистер Раньер!
Прошу вашего прощения, сэр, но я отправилась в деревню, чтобы заглянуть к миссис, которой нездоровится и которая живет у своей сестры. Кладовка загружена продуктами, животные в сарае накормлены. Не знаю, приедете ли вы в тот день, который указали в своем письме, но я загляну через пару дней. В комнате над конюшней я оставила нашего старшего, Тимми.
С уважением, Берти Латтимер».
Так. День приносит одни лишь добрые вести, сухо подумал Майкл. Он нагнул голову и пошел вверх по длинной скрипучей лестнице. Наверху в коротком коридоре открыл первую дверь. Кровать, по крайней мере, была приготовлена, и на каминной решетке лежали дрова. Осторожно положив женщину на кровать, Майкл занялся смолистыми дровами, собираясь развести огонь.
Его ожидало множество сюрпризов, когда он снял перчатки на меху, стащил промокшее пальто и закатал рукава, чтобы развернуть перед собой многослойную тайну прекрасной женщины. Под шерстяными одеялами Майкл наткнулся на большое количество самых разных шалей. Его мозолистые руки цеплялись за тонкий шелк, местами испачканный в крови, пока он не снял последнюю, совершенно бесполезную шаль.
Да, она действительно неземное создание. В отблеске света фонаря стоило посмотреть на эту женственность в розовых тонах. Ее плащ распахнулся и представил взору платье из розового шелка с серебристой нитью. Четыре переплетенные вместе нити жемчуга украшали изящную шею, прическу из белокурых волос также украшал жемчуг.
Кто же она такая, черт возьми?
Его взгляд остановился на красных пятнах, проступивших на платье, и от страха кровь застыла у него в жилах. Крови на платье было слишком много.
Ну что ж, богатая или бедная, аристократка или бродяга, а рана есть рана, и надо что-то предпринимать.
Майкл проклинал каждую из крошечных, обшитых шелком пуговиц на ее платье, пока его загрубевшие, покрытые шрамами пальцы добрались до непрактичных кружевных лент ее сорочки. Сдвинув в сторону легкую ткань, он затаил дыхание, когда перед ним предстала совершенной формы обнаженная грудь.
У нее была совершенно гладкая белая кожа, и Майкл замялся, боясь, как бы чего не испортить. Розовый шелк струился вокруг розовых бутонов сосков, и он с трудом проглотил слюну, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы спустить вниз корсет и сорочку.
Эта деталь одежды оказалась сложным переплетением пластинок из китового уса и кружев и не шла, ни в какое сравнение с тем, с чем он сталкивался у строгих женщин по ту сторону океана. Майкл раздраженно фыркнул и достал из сумки складной нож. С помощью нескольких ловких движений он разрезал пропитанные кровью слои одежды и распахнул хитрую штуковину и сорочку под ней. Из глубокой раны под грудью потекла кровь, и женщина застонала. Майкл прижал к ране шаль. Ну что ж, по крайней мере, этот туго затянутый корсет помог остановить кровь. Рана была не смертельной, но ее надо будет зашивать.
Придется ему возвращать ее из этого обессиленного состояния, в которое она впала, потому что ей и так придется быть на грани смерти, чтобы не чувствовать уколов иглы, когда он станет зашивать рану.
Зажимая рану одной рукой, другой Майкл потянулся к сумке, чтобы достать небольшой набор инструментов. Он накрыл ее грудь еще одной шалью и погладил по волосам.
— Эй, Синеглазка, очнись. — Неудивительно, что никакой реакции не последовало. Если она не проснулась, когда он разрезал ей корсет… — Просыпайтесь, дорогая. — Майкл потряс ее за плечи, и она резко вздохнула. — Ну вот.
Вам надо просыпаться, — снова потряс он ее.
Грейс немного приоткрыла глаза.
— Вот и хорошо. Вам нечего бояться. Вы в безопасности. Мы добрались до места, но необходимо осмотреть вашу рану.
Она закрыла глаза.
Майкл вздохнул, потом заметил отблеск фляжки в складках ее бархатного плаща. Он открыл крышку и влил немного содержимого ей между губ, проклиная себя за то, что некогда поклялся никогда и капли в рот не брать.
Грейс отчаянно закашлялась и попыталась встать.
— Вот и хорошо, только садиться не надо.
От глотка бренди у Грейс перехватило горло, а на глазах выступили слезы. Но теперь она, по крайней мере, могла дышать без затруднения. С каждой секундой боль становилась слабее. Грейс опустила глаза и поняла, что раздета.
