— Что ж, хорошо. Вы знаете, что я желаю вам добра. Позвольте мне вас навестить, если снова будете в Лондоне.
— Не трудитесь, прошу вас, — ответила она с деланной легкостью. — Много лет назад, когда мы были в одной компании, вы почти не обращали на меня внимания. И это положение дел меня вполне устраивает. Это правда, поверьте. — И одарила его учтивой улыбкой.
Боже правый! Тогда он действительно ее не замечал, но ведь она была такой юной, а он был сам не свой из-за свалившихся на него обязанностей новоиспеченного графа, одной из которых, в частности, было приглядывать за несносным младшим братом. Вероятно, она сочла, что он ею пренебрегает. В конце концов, кто знает — вероятно, в ней было зерно тщеславия, и это усугубило положение. Его уже утомили разговоры с дамами, жизненная цель которых состояла лишь в том, чтобы собрать вокруг себя как можно больше воздыхателей, точно так же, как они скупали ленты и шляпки — все, что под руку попадется, без разбору.
— Понимаю, — сказал он. Они были уже на углу улицы. — К вашим услугам, мадам.
Она ограничилась кивком и повернула на другую улицу. Служанка семенила сзади. В своем простом платье леди Марша казалась изысканной, безмятежной и поразительно красивой. На руке болталась вместительная сумочка.
Дункан смотрел ей вслед. Она довела его до бешенства. Точно так же, как тогда, на корабле.
Легко отделался, подумал он, надевая шляпу. Он решил, что будет думать, что эту девицу он вообще не встречал. Решил, что забудет ее.
Но Дункан знал, что ему ее не забыть. В конце концов, он до сих пор ее помнил — она была для него Девушкой с корабля.
Такую не забудешь, черт ее подери!
Глава 3
Несносный, самодовольный глупец, вот что такое этот лорд Чедвик. Неужели он настолько слеп? Неужели он мог хоть на минуту подумать, что ей захочется разговаривать с ним после того, как он отослал Финна в Америку раньше времени, чтобы их разлучить?
Минут через десять после встречи с самоназванным судьей ее романтической судьбы, встречи, которая встревожила ее и разбередила старые раны, Марша стояла в просторном холле Брэди-Хауса на Гросвенор-сквер. Ноги все еще подкашивались, сердце билось так, будто она только что пробежала бегом улицу-другую. Не привыкла она к тому, чтобы ее настолько выводили из себя, тем более мужчина, который не стоил ее внимания.
Пять лет назад граф погубил ее жизнь — или почти погубил. Будет глупо с ее стороны забыть об этом.
Не важно, что сегодня он был смел и обаятелен, что так живо интересовался ею. Не светской мисс, которая бежала брачной ярмарки, но женщиной, ведущей достойную и размеренную жизнь после того, как они повстречались в Дублине.
С тех пор она почти не видела мужчин, кроме членов семьи. Исключение составляли старый лорд Эннис, покойный виконт и попечитель школы Оук-Холл, да несколько молодых людей — увы, их надеждам не суждено было сбыться! — которых мама приглашала летом в Бэллибрук, мечтая, что кто-нибудь сумеет вскружить дочке голову.
Но ни один из них не сумел заставить ее так остро ощутить себя мишенью мужского обаяния, как сделал сегодня лорд Чедвик. Право же, сущий дьявол — внушил ей ощущение, будто она центр загадочной, манящей вселенной, частью которой был он сам. В душе она была польщена; ей хотелось бы узнать эту вселенную получше… узнать этого мужчину.
Ей не верилось, что она станет думать о нем в таком духе. Даже немного жаль, что он не остался тем графом, которого знала раньше, — угрюмым молодым человеком, уткнувшимся носом в книгу в карете или погруженным в заботы, будто он пэр целого королевства. От того лорда Чедвика она бы легко отделалась — одним взмахом руки.
В том, что касается ее отношений с мужчинами, «отделаться» как раз было главной задачей. Финн скомпрометировал ее безнадежно, так что она оказалась за чертой. Не важно, знал ли кто об этом или нет — она-то знала! Она не могла забыть, как беспечно влюбилась, с какой готовностью положила свое будущее на алтарь страсти.
Брак для нее был исключен. И как бы ни давила на нее семья, стараясь добиться помолвки, она дала себе клятву, что не позволит жениться на ней ни одному бедняге — не станет делать вид, будто она милая, невинная старшая дочка семейства Брэди. Потом ведь откроется, что она уже не девственница!
Не такой представляла она себе достойную жизнь.
У нее была романтическая любовь, а теперь все, слава Богу, позади — как горе и боль, которые были ей наказанием за то, что она этой любви уступила.
Она нашла для себя другую роль, бросилась в нее с головой. Теперь она заведует школой. Наставница для учениц. Защитница общественных институтов, хранитель традиций. И чем дольше она находилась на этом посту, тем сильнее становилось в ней желание видеть, как молодые леди выбирают свой путь и добиваются успеха.
Горничная таращилась на расписной потолок. Глаза у нее были как блюдца.
— Хорошо, что на потолках в Оук-Холле нет купидончиков, — сообщила Марша дворецкому с иронической улыбкой. — Иначе о работе можно было бы забыть.
Она позволила ему взять у нее свертки.
— Добро пожаловать домой, леди Марша, — сказал дворецкий с трогательным пылом.
— Спасибо, Бербанк. — Она воспользовалась тем, что он был занят ее свертками, шляпкой и спенсером, чтобы поцеловать его в щеку. — Мне бы хотелось сделать маме сюрприз, поэтому я подожду в гостиной.
— Очень хорошо, мадам.
Она отправила горничную на кухню выпить чаю.
Бербанк отдавал распоряжения лакею, чтобы отыскал ее мать. А затем строжайшим тоном велел второму лакею проследить, чтобы на чайном подносе было все, что нужно, — в том числе булочки с черной смородиной, политые двойной порцией глазури. Бербанк знал, что она их обожает. Хотя, разумеется, вслух не было не сказано ничего. Не дело дворецкого признаваться в нежных чувствах к молодой леди, дочке хозяев, которая слишком часто уезжает из дому.
Слуги удалились, чтобы выполнить эти сложные указания. А Марша вдруг как никогда остро поняла, что променяла праздное существование лондонского света на другую, полную труда и самопожертвования жизнь. С пугающей ясностью — учитывая, что ситуация была самой житейской, а она находилась дома, сидя в одиночестве на огромном диване, обитом шелком цвета слоновой кости, дожидаясь прихода матери, — она осознала, зачем ей понадобилась столь разительная перемена.
Это было нужно для того, чтобы сказать презренному Дункану Латтимору — когда она увидит его в следующий раз, — как богата ее жизнь, настолько выше она всего того, что случилось много лет назад.
Сегодня этот день настал. Она и не догадывалась, как жаждала этой встречи, как хорошо к ней подготовилась — годы и годы работы, цель которой была доказать, что она сильна, что осталась несломленной, несмотря на бесцеремонное вмешательство графа в ее жизнь и жизнь Финна.
Марша закрыла глаза. Настал миг ее торжества, оправдывающий все жертвы.
Но она ничего не почувствовала.
Господи, что бы это значило — ничего не почувствовала?
В холле послышались тихие шаги, и она открыла глаза. Зачем ей сердечные муки, если есть то, что она чувствует при звуке этих родных шагов, — радость и волнение. Любовь. И некоторую неловкость — но совсем чуть-чуть.
В гостиной появилась маркиза Брэди — видение в бледно-голубом, светлые, чуть ли не до белизны, волосы зачесаны наверх и искусно уложены.
— Ах, дорогая, как же я рада тебя видеть!
Марша вскочила с дивана.
— И я тебя, мама!
Подобно двум путникам в пустыне, приметившим оазис, они пошли навстречу друг другу по золотому бархатному обюссонскому ковру и встретились под люстрой, на которой позвякивали искрящиеся хрустальные подвески.
Мать обняла ладонями лицо дочери и расцеловала в обе щеки.
— Жаль, что ты не предупредила, что приедешь. Папа повез все семейство взглянуть на лошадь, которую собирается купить. Разумеется, я ее уже видела. Но он хочет услышать мнение детей. «Так заведено у Брэди», — говорит он. Да ты сама знаешь. — Ее глаза лукаво блеснули.
