— Колтон! Дорогой брат, это в самом деле ты?!
И не успел тот ответить, как она бросилась ему на шею, едва не задушив в объятиях. На этот раз ему удалось не выпустить из рук трости. Прошла добрая минута, прежде чем Саманта разжала руки и с ликующим смехом отстранилась. Равнодушная к гневной неприязни, с которой пытался справиться Роджер, и к смятению Адрианы, едва стоявшей на ногах, Саманта была вне себя от радости, еще не до конца поверив, что брат все-таки вернулся домой.
— О, Колтон, я едва тебя узнала! Да ты вырос на полголовы! Чуть ли не выше папы! О… ты выглядишь таким взрослым… вернее, красивым и представительным!
Адриана вдруг поняла, что совершенно неприлично глазеет на маркиза. Впрочем, как тут не глазеть на человека, которому обещана с шести лет?!
Она продолжала всматриваться в его лицо, ища черты того молодого человека, которого когда-то знала. Много лет назад, когда оба отца пытались убедить его выполнить заключенный контракт, шестнадцатилетний Джеймс Колтон Уиндем наотрез отказался и уехал из дома. С тех пор и до сегодняшнего дня никто из родных его больше не видел. Что же, Колтон доказал силу своего характера, и Адриана, как и Саманта, с годами все больше убеждалась, что он вряд ли вернется. Теперь же, в тридцать два года, он стал настоящим мужчиной и настоящим красавцем. Куда до него тому долговязому юнцу, не пожелавшему жениться на ней! Утонченное аристократичное лицо с прямым носом и серыми глазами, полупрозрачными, как озеро при лунном свете, могло свести с ума любую девушку. Неудивительно, что в детстве Адриана была от него без ума! Он был ее принцем, отважным защитником в сверкающих доспехах! И вот теперь он дома. И готов предъявить права на наследство. Интересно, знает ли Колтон об условиях завещания? Согласится ли выполнить контракт или откажется, как шестнадцать лет назад?
Неопределенность вызвала знакомое сосущее чувство в животе, хотя Адриана сама не понимала, что хуже: свадьба или нежелание жениха идти к алтарю?
Тем временем Колтон, опершись на трость, свободной рукой шутливо пощекотал шейку сестры.
— Дорогая сестрица, надеюсь, ты успела услышать, что Бонапарта снова свергли и заточили на острове Святой Елены. Если повезет, императору больше не удастся сбежать, чтобы вновь разбудить гнусного дракона войны, ненасытного могильного червя, пожравшего жизни тысяч людей и оставившего плакать вдов и сирот.
Саманта дрожащими пальчиками провела по ямочке на щеке брата.
— Я думала, ты вернешься скорее. Папа все время звал тебя на смертном одре и умер с твоим именем на устах, когда окончательно потерял надежду тебя увидеть.
Колтон сжал ладошку сестры и поднес к губам.
— Прости меня, Саманта. Пожалуйста. Ты не представляешь, как терзает меня совесть. Когда ты впервые сообщила о болезни отца, я не смог покинуть поле брани. Позже, когда пришло письмо о его смерти, я лежал в госпитале. Рана оказалась такой серьезной, что хирурги подумывали отнять мне ногу по самое бедро и предупредили, что операция неизбежна, если инфекция распространится дальше. Если бы мне не повезло видеть, как один сержант излечил такую же гниющую рану самыми омерзительным средствами: личинками мух в сочетании с отвратительной смесью глины и мха… я остался бы калекой. Если бы вообще выжил. Но ушло немало времени, прежде чем я снова смог ходить. Пришлось из кожи вон лезть, чтобы получить отставку. Меня уговаривали, обещая сделать бригадным генералом и дать любое назначение, какое только пожелаю, тем более что война в некоторых областях Франции еще продолжается. Но я твердо стоял на своем, повторяя, что желаю вернуться домой.
Подруги зачарованно слушали, боясь проронить слово, настолько потрясенные странным способом излечения, что почти не слышали дальнейшей речи. Обе брезгливо морщились. Саманта даже прикрыла дрожащей рукой рот, боясь, что ее сейчас вырвет. Наконец она перевела глаза на трость и нерешительно спросила:
— Но… ты уже совсем выздоровел?
— Да, только немного хромаю, поэтому и вынужден ходить с тростью. Но со временем это скорее всего пройдет. А если что-то и останется, тоже не беда.
Саманта зажмурилась, стараясь удержать слезы, но, почувствовав, как его рука легла ей на плечи, жалобно пискнула:
— Я буду благодарить Господа милосердного за твое благополучное возвращение! Наши молитвы услышаны! Брат осторожно погладил ее по спине.
— Я уверен, что стою здесь, живой и относительно невредимый, только благодаря тебе и нашей драгоценной матушке. Вы были моими заступницами перед Спасителем, и я должен поблагодарить вас от всего сердца, ибо приходилось не раз смотреть в лицо смерти.
Адриана невольно вспомнила о собственных молитвах, произносимых в тиши спальни. Иногда она часами лежала без сна, не в силах вынести мысли о Колтоне, лежащем на поле боя, раненом, а может, и убитым. Он был единственным сыном у родителей, которых Адриана любила, почти так же сильно, как своих, и героем ее девических фантазий. Как могла она не помолиться за его благополучие?
Саманта, не в силах вынести неопределенности, с надеждой всмотрелась в лицо брата.
— Означает ли твое присутствие, что ты наконец решил вступить в права наследства?
Колтон спокойно смотрел в ее влажные глаза.
— Как всякий, кому по праву принадлежит титул, я не исполнил бы своего долга перед семьей, допустив, чтобы он перешел к нашему кузену Латаму.
Саманта не знала, то ли лить благодарные слезы, то ли смеяться от радости, и в конце концов поддалась обеим эмоциям. Последний визит Латама поссорил ее с кузеном. Он явился под предлогом необходимости присутствия на похоронах дяди, но вошел в дом с напыщенным видом хозяина, приехавшего осмотреть вновь приобретенное владение. Мало того, он даже не отдал последний долг мертвецу, прежде чем потребовать, чтобы Гаррисон провел его по всем комнатам, и страшно обозлился, когда преданный слуга спросил на это разрешения у леди Уиндем. Он вел себя так нагло, что Саманта почти ожидала приказа немедленно принести фамильные драгоценности. Несмотря на все усилия сдержаться, она не выдержала и отбрила Латама, когда тот поинтересовался, куда намеревается переехать ее мать, холодно сообщив, что леди Филана останется в Рэндвулф-Мэноре, как мать наследника.
— Латам будет разочарован, — пробормотала она с ослепительной улыбкой. — По-видимому, он посчитал, что ты погиб при Ватерлоо. Если бы не уверения твоих подчиненных в обратном, мы с мамой были бы безутешны. Но все офицеры давно вернулись домой, и мы начали бояться, что ты откажешься выйти в отставку и принять титул. Но теперь ты дома, и все будет хорошо! Знай я, что ты сегодня приедешь, вместе заехали бы за Адрианой и нашими гостями и устроили бы пикник.
