Стараясь, чтобы сок не потек по подбородку, она наклонилась вперед, смеясь и обсасывая пальцы.
– Великолепно! – воскликнула она и отбросила косточку, чтобы с жадностью поглотить следующую сливу. Крошечная струйка сока потекла по руке, и она снова засмеялась: – Грязнуля!
Его глаза сверкали.
– Вот для чего мы живем. Сливы!
Он протянул руку, и она увидела, что его пальцы тоже запачканы соком.
– Пойдемте, давайте соберем еще для других. Вам больше понравится срывать их с дерева.
Не было сил противиться ему, и, хотя это было совершенно не в ее духе, Кассандра накинула шаль на одно плечо и вложила свои перепачканные пальцы в его ладонь.
Только теперь, когда он останавливался на короткое время, крепко держа ее руку в своей, когда она двигалась рядом и видела солнечный свет в его волосах, видела, как колеблется в такт дыханию, казавшемуся ей слишком быстрым, его грудь, только теперь ее опять посетило дурное предчувствие, смешанное с острым желанием.
Но Кассандра уже не могла остановиться. Отпущенное им время она будет жить только теми мгновениями совершенства, которые он ей предложит.
Бэзил умывался и переодевался к обеду, чувствуя напряжение каждого нерва. Одеколон опалил ссадину на свежевыбритом подбородке. Кожу головы раздражала щетина щетки, ноги покалывало от соприкосновения с бриджами; даже ноги в обуви ощущали более обычного чулки, кожу и твердые каблуки.
Опасность! Одевшись, он направился к выходу, но остановился в дверях, выходивших во двор, и замер в нерешительности. Там, внизу, находилась причина его страданий – Кассандра, окутанная необыкновенной тишиной. Она спокойно смотрела на долину, только ветерок играл густыми прядями волос. Ему захотелось дотронуться до этой тишины так, как человек опускает руку в воду, чтобы та замерцала.
Что же привлекло ее внимание? У Бэзила перехватило дыхание, едва он вспомнил, как в ее глазах, таких недоверчивых, появилась радость, когда он предложил ей сливы. Это прибавило ему уверенности и защищенности, отодвинув в прошлое недоверие и уязвимость. В ее письмах были намеки на мрачные времена, но какими именно они были, ему неизвестно. Он совсем не знал ее. Какая часть жизни отразилась в нескольких строчках на листе бумаги?
Кассандра подняла голову навстречу ветерку, и Бэзил поймал себя на том, что вдыхает этот ветерок одновременно с ней.
Что ей известно о его жизни? Очень мало. Но в тех письмах, стихах и эссе, которые он отваживался ей отправлять, присутствовала его душа. Пожалуй, она знала его лучше всех в мире. А поскольку в словах Кассандры было много сдержанности, он верил, что она подарила ему то же самое – знание ее тайных желаний, ее работы, ее мира.
И если она была именно такой женщиной, какой он ее себе представлял, его Кассандрой из писем, писавшей такие земные и остроумные эссе, то тревожиться не о чем. Кассандра из писем была женщиной средних лет с бочкообразной грудью, любящей посквернословить и поязвить. Она самостоятельно нашла себе место в мире, настроенном против нее.
Этот образ заставил Бэзила улыбнуться. Такой она бы ему понравилась; ему бы доставило радость показывать ей этот мир, зажигать ее смех, поддерживать ее и вовлекать в приключения, о которых она бы написала впоследствии. Он не знал, как получилось, что она так захватила его, но Кассандра из писем сделала его самим собой в большей степени, чем он был в последние пять лет, с тех пор как отец настоял, чтобы Бэзил оставил учебу и занялся делами. Никто из его братьев не владел иностранными языками, так что выбора не оставалось.
За эти годы он повидал в мире много чудесного и открыл в себе склонность к сочинению путевых заметок, а стихи, напротив, стали слабыми, пустыми и были забыты.
Забыты до тех пор, пока не началась переписка с Кассандрой. Бэзил не знал, почему они вернулись к нему. Стихи просто заструились в нем как ручеек: слово там, образ здесь, пока музыка поэзии не начала сопровождать каждое мгновение приходившего дня, как это было в детстве, придавая блеск обычным мгновениям, глянец тягостным обязанностям.
Да, это он получил от Кассандры, из ее писем. Реальная женщина была еще удивительнее. Не только ее красота, поражавшая его, как, наверное, и большинство мужчин. Дело было в уравновешенности, так редко встречающейся в молодых людях; наносная грубость свидетельствовала о разочарованиях и страхе, скрытых глубоко-глубоко в душе.
Ее молодость и красота испугали его. Даже если бы не было писем, его потянуло бы к такой женщине. То, что душа и ум его возлюбленного друга оказались заключены в прелестную оболочку, было гораздо опаснее, чем он мог себе представить. Если бы Бэзил знал об этом, то никогда не послал бы приглашения. Он не представлял, как сможет противостоять соблазну поглотить ее, обласкать эту тонкую кожу, дать страсти возможность влиться в него. Он не верил, что сможет удержать себя от того, чтобы не заниматься любовью с женщиной, завладевшей его умом и теперь похитившей его душу. Но он должен устоять. Ради своей чести.
Его сжигало чувство обиды. Обиды на Бога, на отца, из-за которых он оказался там, где не должен был быть, взвалив на плечи то, что предназначалось его брату. Обиды на то, что он теперь потеряет то счастье, к которому так стремился. В этом он не лгал себе. Бэзил перевернул бы землю, чтобы иметь возможность претендовать на Кассандру. Но его свобода была украдена, и вместо этого он проведет жизнь с женщиной, с которой его обручил отец. Брак из политических соображений, объединяющий две семьи, брак для продолжения гордого и древнего тосканского рода, к которому он принадлежал. Бракосочетание должно состояться через месяц.
Несмотря на чувство обиды, Бэзил знал, что должен поступать так, как ему приказывали. Не ради отца, которого он всю жизнь ненавидел, а ради матери, которая всегда любила и защищала ту девушку, Аннализу. Странная девочка, «не от мира сего», которой являлись видения до того, как ей исполнилось шесть, и которая была слишком красива, чтобы ей разрешили стать монахиней, поскольку отец мог извлечь большую выгоду из ее брака. Аннализа нуждалась в защитнике. Мать Бэзила почти заставила отца обручить старшего сына Джованни с Аннализой. Когда брат умер, эта обязанность легла на плечи Бэзила.
Хотя он и не был религиозным человеком, но перекрестился и попросил помощи у Девы Марии в том, чтобы устоять перед искушением. Идти и смеяться, отдавать весь свой ум и всю свою душу, если захочет, но не более.
Не более.
Бэзил и Кассандра пообедали одни во дворе, слуги появлялись только затем, чтобы удостовериться, что на столе достаточно вина, хлеба, мягкого сыра и тонко нарезанного мяса. Все это они лениво ели руками.
